Город за рекой

– Я люблю поэзию, – сказал юноша, – хотя давно-давно запретил себе писать собственные стихи. Я был их собирателем, их вестником. Искусство – высочайшее, а быть может, и единственное выражение духовной силы, равноценной идее человека. Я пробовал осуществить свои представления. Причем вовсе не стремился изменять людей, а тем паче развлекать, мне хотелось на основании духовного сходства объединить тех, кто к этому готов. Вот я и выискивал средь суеты литературного рынка чистые свидетельства поэзии и выпускал в виде журналов-ежегодников. Хотел еще при жизни поэтов отделить непреходящие ценности от преходящих, не доверяя приговор ни случайной злободневности, ни грошовой критике истории.

Юноша говорил с осознанной уверенностью, но без всякого хвастовства.

– Между тем на меня обрушились нападки, – продолжал он. – И хотя чаще всего корили в том, что я-де предъявляю слишком высокие требования к качеству, мне вскоре стало ясно, что при всем понимании своей ответственности я установил планку слишком низко.

– То есть, – сказал Архивариус, – вы утратили веру в миссию слова и поэзии?

– Не в их метафизическое значение, – отвечал юноша, глаза его горели холодным огнем, – но я понял, что и неподкупный подход подвержен заблуждениям своей эпохи. И в итоге оставил задачу, которую считал целью жизни. Через несколько лет прекратил свои публикации.

– Может статься, – вставил Роберт, – определенную роль сыграл ваш юный возраст.

– Не знаю более чуткого критерия творческого духа, чем серьезность юности, – сказал молодой человек. – Бессмысленно продолжать разговор о моей жизни. Так или иначе, это был урок, хорошая подготовка, благодаря ей я сразу понял структуру Архива, когда попал сюда… вскоре после того как отошел от поэзии и занялся обыкновенной работой для заработка.

Помолчав, начальник посыльных – общение со столь чистой натурой было для Архивариуса сущим блаженством – хотел было вернуться к своим делам, но Роберт задержал его, спросив, не попадались ли ему, случайно, среди недавних поступлений бумаги Бодо Лахмара, записки об Энне. И юноша вспомнил, что эта работа была принята в Архив на краткую вечность.

– Таково предварительное решение, – сказал он.

Архивариус отнесся к этому известию не без волнения, которое сквозило и в словах благодарности, когда он попрощался с юношей.

Затем он спускался вниз, ярус за ярусом, на каждом останавливался, перекидывался словечком-другим с дежурными посыльными и незаметно выспрашивал, не выданы ли какие-нибудь книги и документы. Оказалось, что в работе у ассистентов лишь считаные наименования.

Наконец он добрался до самого нижнего уровня, до каменного горизонта, где обитал Мастер Маг, который и в этот час не покинул привычный пост. Роберт нашел его в келье за чтением, во всяком случае, он держал в руках развернутый свиток пергамента, хотя, возможно, просто медитировал. Снова Роберт стоял перед почтенным старцем в серебристо-серой хламиде, что придавала ему сходство с отшельником. Снова смотрел в бездонные очи древнего существа, в которых отражался безмятежный покой знания, того знания, что подпитывалось по ту сторону земных вопросов.

Мастер Маг опустил пергамент, взгляд его воротился из дальних далей, сосредоточился на Архивариусе. И не успел Роберт высказать то, что было у него на сердце, как старец заговорил.

Позднее Роберт с едва ли не детальной отчетливостью вспоминал назидательную речь Великого Затворника, Архиассистента, который прежде жестом приветствовал его и усадил на низкую каменную скамью напротив себя.

– Времени нужны слова, безвременность пользуется молчанием. – Таков был первый тезис, что молнией полыхнул во мраке мыслей и своим пламенным светом избавил все вопросы о смысле Архива от необходимости прямого на них ответа. – Зримы остаются соответствия, – тихо добавил старец. А затем поведал о царе Ашоке, который некогда повелел высечь на каменных скрижалях слова Высокого, Пробужденного, Совершенного, слова из речей Будды, завещанные его учениками, и скрижали эти были установлены в его царстве. Благодаря сим каменным эдиктам, благодаря деятельной жизни в духе имя его около двух с половиной тысяч лет сохранялось в памяти потомков. Правда, все то, что знал тогда каждый деревенский ребенок, что было в Индии всеобщим достоянием, сделалось в ходе времен достоянием немногих, ведь иначе не бывает, а мудрость и жизненный опыт Гаутамы Будды, современника Гераклита и Конфуция, исказились и утратили силу.

Древний старец говорил о маленькой группе рассеянных по свету одиночек, живущих духовной пищей, тогда как большинство остается покорно потребностям плотского мига. Но знание о божественной субстанции, запечатлевающей свой живой след в человеческом духе, так говорил Мастер Маг, существовало на земле всегда. Не то важно, чтобы его запасом пользовались повсюду и во все времена, важно только, чтобы всегда была возможность в любую минуту должным, правильным способом к нему прибегнуть. Дабы отдохнуть в тени, путнику не нужен весь лес, не нужна даже вся крона одного старого дерева, ему достаточно тени одного сука.