Горожане солнца

— Черт! — воскликнула Фара. — Опять придется!

И они снова бросились убегать.

По пути Мишата с любопытством заглядывала в клетки.

Странные звери! Иные еще были похожи на лису или волка, которых Мишата встречала, другие походили на виденных во сне, а в некоторых клетках вообще было пусто — тут, наверное, жили и вовсе невиданные звери.

Бежать было тяжелее, чем раньше, потому что приходилось огибать людей. Бредун хрипел, плевался, но не отставал.

Наконец он свалился на лавку. Фара немедленно плюхнулась на другую. Мишата остановилась и тоже присела.

— Ляпа, гантеля! — бранился бредун и удушливо кашлял.

— Придется в воду лезть, — переводя дух, просипела Фара, — иначе это на целый день будет.

Они еще чуть-чуть отдохнули, встали, перебрались через забор и спустились к воде. Несколько испуганных уток покинули береговую грязь и поплыли прочь. Пруд был огромный. Ближе к другому краю виднелся остров.

— Гляди, — сказала Фара, — видишь, лежат? Это наши.

Мишата разглядела несколько детей в трусах.

— Голые вон те?

— Ну да. Дураки — загорают, что ли? Подбирай юбку. А сапоги положи в подол, как я. Здесь мелко, не думай, только ступай точно за мной.

Они неспешно побрели в воде, удаляясь от берега. Одинокий камень плюхнулся далеко сзади.

— Всё уже, — оглянувшись, сказала Фара, — он в воду не полезет. Они воды как чумы боятся.

— Зачем ты им бутерброд закинула? — спросила Мишата.

— Раньше мы в парк через трубу лазили, а теперь — всё! Бредуны заняли. Главное, их число нарастает. Я составляю карту, — она показала подбородком на оттопыренную сбоку кофту, — чтобы нападать на них. А то выживут нас из Планетария — где зимовать?

Говоря все это, Фара покачивала головой заботливо, строго, словно повзрослела, припомнив свои заботы. Куда подевалось ее неистовство! Бледная, с задумчивым лицом, она придерживала пальцами подол юбки и двигалась осторожно, высоко поднимая из воды худые белые ноги.

Мишата тоже так шла, но все равно загребала ногами и делала волны больше, чем Фара.

Розовые птицы появились сбоку. Они мирно паслись, купая горбатые клювы. Фара вошла в их толпу, и некоторые птицы побежали, заторопились прочь, другие захлопали крыльями и подняли брызги. Но Фара двигалась невозмутимо, по-прежнему аккуратно поднимая ноги, сама подобная птице. Несколько алых перьев качалось на волнах, и Фара с сожаленьем постояла над ними.

— Была бы вода поглубже, я бы губами их поймала, — сообщила она Мишате. — Что же делать? И у тебя руки юбкой заняты!

— Да, вот это здорово! — согласилась Мишата, глядя на невиданной красоты перья. — А ты с ними что делаешь?

— В волосы можно заплести, в платье заткнуть. И продать можно. Эй, Гусыня! — завопила она внезапно диким, пронзительным голосом.

Птицы ударили воду и с грохотом взлетели, и вся вода зарябила от брызг и грязи.

На острове, уже недалеком, поднялись головы.

— Чего!

— Сюда, Гусыня!

— Колбасыня!

— Шагай, говорю!

— Чего, перья опять?

Какой-то детина спустился к воде и пошел, плюхая и брызгая.

Он все увеличивался в размерах. Мощные волны раскатывались от его шагов. Но лицо, когда он приблизился, оказалось глупое, как у маленького. Штаны были плохо закатаны и намокли по краям, и к одной штанине прилипла водоросля. Ну, а волосы были рыжие.

— Еще одну рыжую привела! — заржал он, по-доброму взглядывая на Мишату. — Ну? Чем вам помочь, букашки?

— Подержи мне юбку, — холодно сказала Фара.

Раскорячившись возле Фары, Гусыня бережно принял уголки юбки. Фара осторожно пошарила по воде и подобрала перья.

— Сунь мне в башку! — тут же нагнулся Гусыня. Там лазили муравьи. Фара щелкнула ему в темя, очень сильно, согнутым пальцем, и бросила перья в подол Мишате.

Перехватив юбку и поджав губы, она презрительно прошла мимо Гусыни. Гусыня пошарил рукой в подоле Мишаты, выбрал самое большое перо, воткнул в голову ис диким криком бросился к острову.

— Я! Фла! Мин! Гус! — выкрикивал на скачках Гусыня. Тина и грязь разлетались у него под ногами.

— Обалдуй, — пробормотала Фара.

Они добрались до острова и вышли на берег. Здесь росли деревья, кусты, но трава вся была истоптана, и следы были птичьи. С той стороны возвышались лебяжьи дома. Лебеди гуляли по грязи и ни на что не обращали внимания.

— Знакомься, — сказала Фара Мишате, — это Соня. Ну, тот Гусыня, а вон еще Пушкин, — и она указала на дальнего мальчика, с лысой головой и в ржавых очках.

Соня, который недовольно рассматривал Мишату, был страшно худой, ребристый, белобрысый, красноглазый и вялый. Его тонкие ноги лежали как ненужные.

— Смотреть холодно на вас! Чего разделись? — крикнула Фара.

— Мы загораем, — уныло сказал Соня.

— Чего загораете, если солнца-то нет?

— А его никогда нет! Чего же, не загорать совсем?

— Гляди не обгори! — сказала Фара и обратилась взглядом в серое небо. Ей словно надоело разговаривать.

— Новенькую привела? — спросил Соня.

— Не видишь? — отозвалась Фара, наблюдая небо.