Горожане солнца

Гусыня и Самоделкин несли лестницу: ее тяжелый конец чертил в небесах непредвиденные дуги. А сама лестница была хорошая, серебристая.

— От пожарной машины отвертели, — негромко пояснила Фара.

Лестница звякнула о стену, и несколько птиц захлопали крыльями и улетели с купола в лес.

Мишата влезла на лестницу и посмотрела с высоты на лес. Кто-то странный прыгал у него на ветвях. Мишата отвернулась и ступила в окно.

Она попыталась сообразить, какое настроение у темноты, наполняющей здание. Темнота подстерегала звуки вроде большого уха. И была нежилая — пахла гниющим деревом и сырым кирпичом. И не имела никакого особенно мрачного настроения.

Мишата шагнула с подоконника и вдруг полетела вниз. Оказалось, это было окно высокого зала! Пол ухнул по ногам, звякнули и заскользили осколки стекол… Мишата еле устояла на ногах.

— Надо же по витринам слезать, грешница-яишница, — отругал ее Самоделкин из темноты.

Фара осторожно взяла Мишату за волосы и потянула вперед.

— Давай я тебя поведу. А то тут весь пол в метеоритах.

И тут же споткнулась.

Мишата же привыкла к темноте и видела хорошо. Пол был весь усеян камнями разного размера, самые огромные прислонены к стене. С высокого закопченного потолка свисали цепи, на одной качалась полуоборванная табличка: «Метеоритный зал».

Фара шипела и плясала, исстукав ноги метеоритами.

— Давай лучше я поведу, — предложила Мишата.

Но тут впереди вспыхнуло пламя. Подняв факелы, несколько фигур брели между камней обратно, затаскивать лестницу. Паника теней охватила зал до вершины.

— А нам дайте факелочек! — подскочила Фара и, махая факелом, вернулась к Мишате.

Гадко и ярко пылала тряпица, смоченная в партизанском солнечном соусе. Фара зашагала отважнее. Черные дыры туннелей глядели по сторонам. Фара выбрала один. Оттуда шел ветер, гнул пламя факела и приносил глухие голоса. Два рыцаря стерегли вход, один был без руки и с треснутым стеклянным забралом, и тени ползали внутри шлема.

Туннель до половины оказался засыпан бумагами, картами и рваными нотами. Ноги едва волочились в бумажном хламе. Мишата старалась ступать поверху, Фара же брела по самые колена, распространяя шелест и ворошение.

— Расчищаем, расчищаем, — шипела Фара, — а ветер опять все заметает!

— А тут есть что-нибудь интересное? — спрашивала Мишата, поднимая астрономические обрывки.

Но Фара сказала:

— У нас никто читать особо, кроме Пушкина, не любит.

Что ж? В молчании пошли они дальше.

Кончился туннель квадратом черноты, где без всякой опоры висели огоньки передних факелов.

Мишата подошла к краю, и бумаги медленно заскользили из-под ног и посыпались вниз. Она заглянула им вслед. Тихо исчезли бумаги. Эхо голосов наполнило глубину. Это был огромный зал.

— У нас тут мост висючий придуман. Наступай смелее. Иди тихонько. А теперь я покачаю. Тик-так, тик-так! — запела Фара и стала раскачивать мост, связанный из веревок и палок.

Факелы впереди заметались, один кувырнулся и полетел вниз. В полете он разгорелся, свет протянулся через весь зал и стал на секунду виден словно низенький лес — ряды кресельных спинок, разом взмахнувшие своими тенями. Потом факел ударился об пол и стал тихо, ушибленно догорать.

— А ну хорош лошадеть! — понеслись разозленные голоса, но Фара только хохотала, отплясывая над бездной…

Так они добрались до железной площадки. Вокруг была высота. Вниз вела лесенка.

— Это зал для просмотров, — пояснила Фара, — он сто метров высотой. Здорово? А лестница спускается прямо в оркестровую яму. Мы в ней живем. Она в самом центре у Планетария. Это лучшее в мире место!

В облупленной ванне развели огонь, по бокам разложили на палочках мясо.

Гусыня качал насос, надувая воздух в нижнее отверстие ванны, и борода огня поднималась выше человека.

Жар шел такой, что сесть можно было только широким кружком, — двенадцать человек, не считая Мишаты и двух удалившихся сычить. У всех в руках было мясо. Оно было так тонко нарезано, что Мишата, поднося его к глазам, видела розовое сияние костра. Гусыня, размахивая своим мясом, наседал на Мишату: