Горожане солнца

— Я целую библиотеку собрал, — проворчал Пушкин. Он встретил Мишатин взгляд и уже без неприязни добавил: — Тут раньше столько всего было! Целые небесные представления воздвигались. Проектор вверху творил небеса. Все начиналось с заката, потом, когда темнело, разыгрывался спектакль из жизни звезд и планет. А кончалось все восходом солнца: оркестр играл радостный гимн, звезды гасли, птицы взлетали, с крыш съезжал снег! — и очки у Пушкина сверкнули. — Представь, каждый день тут происходило заклинание Солнца, показывалось, как оно восходит и уничтожает тьму! Неудивительно, что Планетарий закрыли. Мы хотели потом сами что-то похожее сделать, разжигали костры даже там, за экраном, но только пол прожгли да сами страху натерпелись. Ну и бросили. И очень хорошо, что у нас не вышло. В центре города Солнце заклинать! Сейчас-то! Это не шутка… Кто знает, что тогда с нами было бы? Нас сразу бы тогда тоже… закрыли.

— Я не понимаю, — сказала Мишата. — Кто бы вас закрыл?

Ей не ответили. Пушкин пожал плечами и отвернулся. Мишата посмотрела на остальных и не нашла ничьего взгляда. Пушкин, не глядя на нее, опять раскрыл книгу. Но не читал, шарик стоял на месте, прижатый указательным пальцем. Молчание нарушилось голосом Фары.

— А кто, — спросила Фара, и все сразу замерли, прислушиваясь, — кто сделал так, что я не могу надеть нормальную футболку, потому что на каждой — печать какого-нибудь болванизма, часовщицкая замануха или просто косая рожа, от которой идет дурильное электричество? Даже конфетку съесть не могу: на всех обертках заклятия тупости — разные дебилозверюшки да психолюдишки. Не буду же я такие конфеты есть! А кто сделал так, что нормальной куклы невозможно найти, зато везде продают манекенчиков, которые всем известно, что кровь сосут? Кто сделал, что я в город не могу выйти, что, если я даже просто иду по улице и огрызки не подбираю, я все равно матрешка в ихней гадовой игре! Мы не знаем. Но кое-кто знает, я уверена.

И Фара свирепо шмыгнула носом.

— И кто же это? — спросила Мишата, подождав. Она развернулась так, чтобы всех было видно. Слева сидел Пушкин, справа — Фара, и с другой стороны вышли остальные. Мишата потрогала глазами каждого.

Пушкин спокойно сказал:

— Они в темноте. Дела их рук на виду, но сами они — тайна. Их цель — воровать жизнь. Время бесценно. А они выменивают его за ложные вещи, еду, развлечения, книги, мысли… Человек и сам не замечает, что у него похитили все настоящее и подменили ложным. И продолжает продавать им жизнь. От этого сила их возрастает. Раньше люди старились лет в пятьдесят, теперь в двадцать. И уже все больше детей, которые в десять лет старички.

Мишата перевела глаза с Пушкина на тех, кто сидел или стоял возле ванны. Кто-то потупил взгляд, кто-то почесался.

— Я об этом вообще не думала, — произнесла Мишата. — Конечно, я чувствовала в городе что-то зловещее. Но это как-то, знаете… Отдельно от меня.

— Ну, не говори, — строго сказал Пушкин, — магнетизм на всех действует. Он и на нас действует непрерывно. Правда, здесь он ослаблен: это ничьи земли. По сравнению с другими людьми, которые целый день в метро проводят, мы вообще нетронутые. Мы стараемся не пользоваться метро, ни при каких обстоятельствах.

— Только пулесосить в нем, — сказал Гусыня.

— Ну да, если только пулесосить, — согласился Пушкин, — и запомни, — добавил для Мишаты Пушкин, — если тебе все-таки пришлось ехать в метро по Кольцу, ни за что не садись по часовой стрелке! Никогда! Даже если тебе проехать одну станцию только — все равно едь против часовой, лучше объедь лишний круг.

— Мне метрошники говорили. Да я только один раз в метро и ездила, — созналась Мишата. — И мне вообще не понравилось.

— Это правильно! — одобрил Гусыня. — Тупое развлечение, и голова потом болит.

— Не знаю, может, Часы и вранье, — заявила Фара, — но, уж правда, хуже метро ничего нету. Вот почему: солнца там нет. И ладно бы просто нет — оно и не нужно там, и без него хорошо! Там золото, мраморы, картины вокруг, и все это — приучать людей, что не надо солнца, что и без него можно красиво жить! Потому люди и на земле не обращают внимания на то, что солнце пропало.

— Как пропало? — спросила Мишата.

— Как? — со злостью спросила Фара. — Вот ты сколько здесь? Две недели? Ну и как, вспомнила хоть один солнечный день?

И правда, Мишата не могла вспомнить.

— Что же делать? — спросила Мишата.

Снова настало молчание.

— Что делать? — задумчиво ответил наконец Пушкин. — Некоторые считают, что можно найти и остановить Часы. Часы, конечно, они везде: это и метро, и наземный транспорт, и дома, свет, магазины, книжки там… игрушки… слова, язык… Но сам механизм — под землей, в нижнем городе. Полное его местонахождение — тайна.

— Отдохни, Пушкин, — нервно сказала Фара. — У тишины острые уши, ты не забывай.