Горожане солнца

На эскалаторе и в зале по приказу Сони все шумели, отпивали из банок (где была простая вода) и кричали по-английски: «Мугалда! Бебелда!» Без приключений доехали до Пушкинской. Было половина первого, и залы стояли пустынные. Поезда ходили совсем уже редко.

Поиски поручили толстенькой Бомбелине, потому что она считалась самой внимательной. И была коротенькая, что важно.

В руках у Бомбелины двигалась палка с зеркальцем на конце. Бок о бок с Бомбелиной перемещался Соня, который держал свечку на длинной проволоке. Его задачей было светить под кабелем, в то время как Бомбелина с помощью зеркала высматривала там добро. Остальные обступили искателей плотной кучей, чтобы со стороны не было понятно, что происходит. Еще двоих поставили сычить по углам зала.

Очень мешал Гусыня, который сперва терпел, но потом решительно отделился для самостоятельных поисков. У него была палка с пучочком прутиков на конце. Этой метелкой Гусыня махал под кабелем, наблюдая, что вылетает. Казалось, ему все равно, что найдется. Он шумно радовался всему, что выскакивало из-под метелки, будь то пуговица от шляпы или дамский коловорот. Самоделкин двигался вместе с Гусыней. Они гоготали и ухали на весь зал, несмотря на то что Соня уже дважды задумчиво посмотрел в их сторону.

Мишата перемещалась вместе со всеми. Фара вполголоса рассказывала:

— Раньше был удобнее способ — брали на малявку. У нас жила целая гроздь всяких братьев-сестер, мельчайшие, по году или даже полгода величиной. Они, представь, даже ходить не могли, а цепкие! Хватали всё, что видят! Берешь такого за ногу и опускаешь над рельсой, а он уже сам вцепляется во все, что там валяется. Жалко, Их тогда бобовики забрали: мы-то разбежались, а малявки пытались, конечно, расползтись, но разве уползешь от бобовика?

— Что-то ничего не находится. А ведь уже две станции осмотрели.

— Ничего, потерпи. Гляди вниз — видишь, сколько пуговиц? Это всегда хорошая примета. Жильцы мощно сегодня терлись! Ну, значит, и для нас что-нибудь перепало.

Мишате, однако, скоро наскучило участвовать в поисках. Она незаметно отстала и принялась прогуливаться в одиночестве.

Она поражалась величию созданного часовщиками. Душе было здесь просторно и вольно глазам. Светлое безлюдье было залу настолько к лицу, что, когда между колоннами возникло движение, Мишата даже вздрогнула, прежде чем успела туда взглянуть.

А это был маленький незнакомый мальчик на самокате. С виду ему казалось года четыре, не больше. Одет он был в старый костюм и галстук, очень просторные: рукава скрывали его пальцы, штанины — обувь, галстук свисал чуть не до колен. Тихо толкаясь одной ногой и не отрывая глаз от Мишаты, мальчик пересек зал и исчез между колонн как раз там, где были все остальные.

Мишата некоторое время стояла остолбенев. Потом, опомнясь, она оглянулась на сторожей. Их не было. На миг ей показалось, что она вообще тут одна. Мишата побежала под арку. K ее облегчению, все оказались на месте, и сторожа-сычи тоже толпились с остальными — видно, не выдержали от любопытства…

Все наблюдали за извлечением очечника, обнаруженного Гусыней. Очки внутри оказались разбитые и в пластмассовой, а не золотой, как все надеялись, оправе, но Гусыня, радостно ухмыляясь, все равно их нацепил.

— А куда тот мальчик подевался? — спросила Мишата у Фары.

— Какой еще?

— Ну, который на самокате был.

— Сейчас, ты имеешь в виду? Здесь, в метро? — Ну да. Только что. Я его высмотрела.

— Да ты что! — воскликнула Фара. — Ты видела? А сычи чего же?

— Они пулесосить уже ушли.

— Ч-черт!

Фара прикусила губу.

— Пора, значит, сворачиваться, — пробормотала Фара, — пока этот твой высмотрок подмогу не привел.

И они поспешили к остальным. Довольная башка Гусыни снова плавала над платформой.

— Запонка, — говорили в группе, — золотая!

— И часы еще! — ревел Гусыня радостно. — Хоть и разбитые, а все равно я буду носить!

— Гусыня, — произнесла Фара, наклоняясь, — пора собираться! Слышишь? Есть тревожные признаки.

Но Гусыня не слушал. Храпя от жадности, бежал он вдоль рельсы на четвереньках. Все толпой следовали за ним. Нежданно-негаданно Гусыня нашел десятирублевую бумажку. Он только заурчал, показал остальным и, спрятав в штаны, пополз дальше.

— Гусыня, — уговаривала сверху Фара, и уже голос ее нервно вздрагивал, — ты слышишь или оглох? Тревога! Надо стречка давать, всем, да поживее!

Но не только Гусыня не слышал, а и остальные тоже.

— И везет же этому стомаку, Гусыне, — дрожащими голосами переговаривались дети, — вдесятером ничего не нашли, а он все один захапал!

Из туннеля потянуло ветром.

— Поезд! Гусыня, поезд идет! — заволила Фара.

— Счас, счас, — отмахивался Гусыня.

Фара вырвала у Бомбелины палку с зеркальцем и шарахнула Гусыню по спине. Тот выпрямился и, моргая, уставился поверх платформы. Мишата успела еще удивиться, какой странный звук сопровождает нарастание поезда — диковинный заунывный вой. Гусыня стоял не двигаясь, с поглупевшим лицом и смотрел не на Фару и даже не в туннель, а куда-то в сторону. И Фара смотрела туда. Мишата повернулась, и в тот же миг вoй перерос в визг.