Горожане солнца

— Чего пристала? — устало взглянул на нее Пушкин. Морщины побежали по его лицу во все стороны. — Нормально я вижу. И во сне, и наяву. И не нужны мне очки. В них обычные стекла были вставлены.

— Обычные? — Мишата удивилась. — А зачем же ты их носил?

— Для образа, — мрачно сказал Пушкин.

Он повертел очки в руках. Одного стекла не было, от другого осталась половина. Это был результат вчерашнего похода в метро.

— Я их все равно буду носить, — подумав, добавил Пушкин, — на веревочке, на шее.

— А знаешь, — сказала Мишата, — вот эти мельхиседеки, метрошные дети, тоже носят на шее вещи. Вот такие ключи.

И она вынула из кармана Гусынин подарок. Пушкин посмотрел с интересом.

— Можно?

Мишата дала ему ключ. Кожа задвигалась на лице разглядывающего Пушкина.

— Крест, — сказал он, указав на головку ключа, — они крестом воюют.

— Я заметила, — согласилась Мишата, — эта крестовина, она у вас часто тут попадается. На башнях, на шеях у простых земляков или воткнутая в земле. У нас она называлась компас.

— Это почему? — внимательно спросил Пушкин.

— Компас — полунощная тень. Если встать вот так в полунощной луне, все концы твоего теневого креста укажут на стороны света, а голова — на север, где ларец Полярной звезды.

Мишата раскинула руки и показала.

— Да, — уважительно отозвался Пушкин, — каждый этот крест по-своему понимает.

— А земляки по-другому понимают?

— По-другому. А мельхиседеки по-третьему. Но все им пользуются. Для вас он компас, землякам, как ты называешь, — якорь, а у метрошника — ключ. А часовщики ненавидят крест.

— Ненавидят?

— Ну да. Ведь крест всегда с кругом воевал. Он все четыре стороны предлагает: свобода. А Часы — это круг, кольцо. Бесконечное вращение, ловушка. Знаешь игру в крестики-нолики? Эта игра еще до людей родилась. Метрошные дети знают ее, у них вместо креста ключ от поездов. То есть победа над Часами так происходит: крест разрывает кольцо.

— у моего народа, — сказала Мишата, — тоже крестовина вознесена, а главные враги — партизаны, предатели Солнца, убийцы зимы. Но надо же! Что крестовину можно использовать против них, мы не думали. Компас может стать оружием?

Мишата некоторое время еще побыла как компас, на цыпочках, расправив руки, всем телом чувствуя дождь. Капли щекотали лицо, и она отерла щеки о плечи, сначала о правое, потом о левое, не опуская рук.

— Да кто такие партизаны?

-— Ну, те, что в оранжевой одежде, прислужники Часов.

— Почему ты их убийцами зимы называешь?

— А как же? Они все зимнее губят. Они сгребают снег, уничтожают снежные изваяния и отравляют весь остальной снег всякими солями, чтобы вылепленные из него изваяния были безумцы. Сосульки сбивают и сыплют на лед песок. Их машины работают на солярке, солнечном веществе. На их машинах оранжевые солнечные лампы. Они сами в оранжевой одежде — знак силы, украденной у Солнца. Хотя само Солнце зиме зла не желает, оно просто хранит и тепло, и свет. Когда наступит полярная ночь, оно отдаст свой свет снегу, а тепло — живым существам. Снег засветится своим светом, а живые заживут своим теплом и не будут страдать от холода. Но партизаны разжигают ненависть между зимой и летом, как бы от имени Солнца. Они будто Солнцу помогают, а на самом деле просто воруют ту силу, которая иначе досталась бы всем. Пока их армия владычествует, зима всегда обессилена и конечна.

Пушкин выслушал напряженно.

«У него морщины, как у старика, — подумала Мишата, — он очень умный, а морщины — отпечатки извилин мозга».

— Односторонне, — вымолвил Пушкин и поиграл очками, — Для нас твои партизаны всегда были ломовики: ломовые часовщики. Ненавидят зиму? То же самое можно сказать и о лете. Они асфальтируют траву, рубят деревья, загораживают солнце дымом, так что загорать нельзя. Они ненавидят все непредсказуемое. Их цель — однообразие. Чтобы все было пасмурным, ровным, бесцветным — серые шахматы на одной-единственной серой клетке. Ломовики ни за белых, ни за черных, они за прекращение всякой игры вообще. Так что твой снег — это только следствие. Для ломовиков он — беспорядок, не больше.

— А почему же они в солнечные цвета одеваются?

— Это способ маскировки. Вспомни лицо хотя бы одного ломовика! Не выйдет — только оранжевые пятна. Этот цвет ослепляет глаза так, что лица за ним разглядеть невозможно.

— Странно, — задумчиво отозвалась Мишата, — как здесь, в городе, одни и те же вещи различаются с боков и сзади!

Пушкин морщился, как кот, от капель воды и слизывал их языком с краешков губ. Он уныло пожал плечами на Мишатины слова.

— Эта путаница всегда будет, пока каждый смотрит со своего места. А как выглядит вещь, на которую никто не смотрит? Невозможно представить. Но ведь это и есть ее настоящий облик. Чтобы его понять, надо целиком в глаз превратиться. Для этого главное учиться. Побольше изучать. Читать. Я потому очки не выбрасываю, буду и дальше на веревочке носить. А ты свой ключ тоже надевай на шею.

— У меня там уже есть гороховое ожерелье.

— Какое?

— А ты не видел?

— Не обращал внимания.

Мишата оттянула ворот кофты и показала бусы из сухих горошин.

— А что оно означает? — спросил Пушкин.