Горожане солнца

Тяжелая веревочка повисла в руке Мишаты, она поднесла ее к глазам. Амулет был сделан в виде креста с толстым основанием, словно трубка. Вырез в трубке был треугольный. Его форма показалась Мишате чем-то знакомой. Медленно, как во сне, она поглядела на запертую дверь вагона… Амулет надежно сел на стержень замка. Мишата отчаянно надавила, повернула стержень, потом — серебристую ручку… Дверь открылась.

Торопливо, толкая и тесня друг друга, они пролезли в темную кабину.

Перед ними оказалась другая дверь. Они открыли ее мельхиседековским ключом и сощурились от яркого вагонного света. Гусыня ногой захлопнул одну и вторую дверь.

Они перебежали вагон. Тем же способом перебрались в следующий. И больше не успели: сквозь стеклянные преграды разглядели толпу бегущих машинистов. Гусыня пихнул Мишату на лавку.

— Спи! — приказал он ей и тут же сам запрокинулся, раскрыл рот, зажмурился и застыл. Мишата поникла на него головой и аккуратно прищурилась. И еще двое спящих сидели в разных местах вагона. Хлопнули двери, и топот прокатился мимо.

— Вот бы, — прошептала Мишата, — завести поезд, пока машинистов нет, доехать до Часов и ударить в них!

— Тише ты… — испуганно сказал Гусыня. — Не знаешь, Часы из брони сделаны. Это как минимум бронепоезд нужно. А вообще, — добавил он погодя, — прилично придумано!

И оба они замолчали, отдыхая.

Еще погодя поезд дернулся и поехал. Мишата с Гусыней миновали две станции и тихо вышли. На пересадку они уже не успели. Капитанша эскалатора, подозрительно посмотрев, пропустила их наверх и тут же закрыла эскалатор на цепочку. Они ехали долго-долго, рассматривая амулет, вспотевший в кулаке у Мишаты.

— Из олова отливают, — сказал Гусыня, повертев ключ. — Главное, я ведь видел, что у каждого метрошного на шее висюлька, просто забыл. Ну и не знал, конечно, для чего она. А ты молодец! Ты носи, носи его, он тебе счастья еще принесет.

— Не могу же я носить его на шее, я же не они.

— Носи в кармане, — подумав, посоветовал Гусыня.

Они вышли из метро, и никто не остановил их. Не торопясь пересекли половину Старого города и к середине ночи были у Планетария. Они вернулись последними: Остальные пришли давно. Спаслись все до единого.

Глава седьмая. Оказалось, это был ход крестом

Гусыня сидел босиком, и штаны его были закатаны. Kanли дождя сбегали по лицу. В руках у него был зонт. Он грибочничал. Едва завидя издали какую-нибудь жиличку, которая по оплошности бежала без зонта, защищая рукой или сумочкой голову, Гусыня наскакивал на нее с предложением проводить под своим зонтом. Это называлось «грибком работать».

— Тетенька! — вскрикивал Гусыня и вытягивал, как мог, зонт над головой жилички (которая чаще всего не откликалась, а только бледнела и ускоряла ход). — Давайте прикроемся! Зонтик директора зоопарка! Руки свободнее, прическа целая! До метро, до самых дверей! Мы мокнем, вы обсыхаете! — и бежал следом, вытягиваясь на цыпочках и брызгая водой и грязью.

Одна шарахнулась от него на проезжую часть, но машины не давали ей пересечь дорогу. Гусыня преследовал ее по тротуару и все уговаривал, пока она не провалилась одной ногой в решетку слива и не сломала каблук. Другая сразу же дала Гусыне десять рублей, даже не воспользовавшись его услугами.

Еще несколько жиличек убежало, а потом Гусыне повезло: жиличка не только милостиво приняла зонт, но и ходила еще с Гусыней от ларька к ларьку и долго выбирала что-то, пока он мок. Все уже решили, что он неплохо заработает, но Гусыня вернулся в ярости и показал три белые жвачки.

— Ну надо же! — ревел возмущенный Гусыня. — Она купила и себе сначала в рот сунула, потом меня спрашивает: будешь? Я говорю, да, и она мне в руки вот эти выдавила и бегом в метро! «До встречи» еще говорит! Кочерыжница лысая!

Мимо шли под зонтами дети, спеша на уроки в школу.

Дети были нарядные, как конфеты. Под каждым плыл цветной половичок отражения. Портфели выглядели так, как будто внутри лежали пирожные.

— Чубурашки, — мрачно произнес Гусыня.

— Сам ты чубурашка, — ответила Гусыне Фара.

— Я нет, а они да. Их всех вчера только в магазине купили.

— А тебя и даром с помойки не возьмут, — бросила ему Фара, фыркнула и чихнула. — Эй, карамелька! — крикнула Фара на проходящего мальчика. — Нет носового платка?

Но тот лишь ускорил шаги, посмотрев испуганно.

Мишате надоело просто смотреть. Сунув руки в карманы, она стала прогуливаться и остановилась напротив Пушкина.

— Пушкин, не горюй! — ласково сказала она и коснулась его руки. — Мы добудем тебе очки! Украдем или купим.

— Мне не надо, — пробормотал Пушкин, все ниже глядя в асфальт.

— Как же не надо? Знаешь, какие мимо дети идут интересные!

— Заводные, — буркнул Пушкин.

— Зато цветные!

— Цвета и без очков видно. Только границы нечеткие. Но в такую сырость это как раз.

— Скажи, — попросила Мишата, — а во сне, когда ты спишь… ведь ты без очков… И как ты видишь сны — размыто? Или четко, как полагается?