Горожане солнца

Все замерло, лишь потрескивали и со звоном раскалывались угли. Тьма сомкнулась над оркестровой ямой. Огромное здание Планетария молчало. Только где-то вдали, в глубине комнат и переходов накапывала вода. Все сидели и прислушивались к ее капели и не могли пошевелиться. Вдруг послышался дальний шорох: обои ли отпали от сырости, свалился ли кусок штукатурки, а может, змея проползла? Никто не шелохнулся, но несколько пар глаз невольно покосились во тьму, да так резко, что Мишата вздрогнула: на миг на лицах остались одни белки и дико, слепо сверкнули. Тут Соня осторожно постучал ложечкой по чашке.

— Ку-ку, — сказал он лениво, — просыпайтесь! Компот будем пить или нет?

И сам встал, собрал стаканчики и чашки и раздал компот. Ничего, было вкусно, только, конечно, не хватало сахара.

— Давайте спать ложиться уже, — тихо предложил кто-то.

В огонь подбросили несколько больших паркетин. Лежали молча, открыв глаза в темноту.

— Вот у меня был случай, — начал рассказывать Соня вполголоса. — Подцепил я в метро однажды плеер. Причем ничей, реально, под лавочкой валялся. Было это, заметьте, уже ночью, в первом часу. Плеер новый, лазерный, работает как сахарный, наушники на веревочке висят. Потом заметили — наушники можно вытягивать на какую хочешь длину. Мы с Бузыкиной вытянули на весь зал, и еще можно было бы. Я и подумал — где же там умещается весь этот провод?

Соня замолчал. Все ждали.

— Ну? — спросили наконец. — Ну, так чего дальше?

— Где там, значит, умещается этот провод… — повторил Соня. — Ну, я отломал крышку. А там ничего нет. Только катушка с проводом.

— Как это?

— Да так. Пусто внутри. Никаких там электронных потрохов, винтиков, колесиков, просто пустая коробка. Провод только. А работать он после этого перестал, хотя мы три дня его вначале слушали. Еще удивлялись: какие мощные батарейки.

— Да-а… — протянул кто-то, — страхота!

— Жуть берет, — подтвердили остальные.

— А у меня похоже было, — влез Гусыня, — были мы с дружком раз в метро… На Пушкинской, что ли, наскочили вдруг кочерыжники и давай у нас анализы брать. В общем, дружку моему дали в мясо и руку сломали. Отнесли его в медпункт. Там же, в подземелье. Наложили гипсовую гулю. Ладно. Месяц он походил. Говорит: невмоготу, снимем! Стали разматывать. Мотали, мотали… А руки-то и нету! Одна катушка бинтовая. Вся размоталась и — брык! Пустота. Парень захрапел да так и упал как бревно.

— Чего-то непонятно… — сказал кто-то. — Всё, что ли?

— А тебе мало?

— Достаточно… — протянули в темноте.

Еще помолчали. Потом выступил кто-то третий, четвертый. У каждого был рассказ про какую-нибудь жуть в метро.

Мишата услышала про рабов, которые день и ночь шагают по ступеням внутри эскалаторов: глазами к отверстию выхода, на плечах огромные камни, они идут вверх, не думая ни о чем, кроме дневного света, и таким образом вращают эскалатор…

И про таинственных языков, которые с ледяными молоточками в руках бродят по туннелю и постукивают в стены…

И про поезд с безголовыми машинистами, проходящий ровно в час ночи…

И про скорбные хороводы украденных детей, гуляющих по ночным станциям под присмотром часовщиков…

И много еще чего. Наконец разговоры стихли. И огонь почти прогорел. Чей-то храп пополз в темноту. Гусыня приподнял голову над одеялом.

— Эй, — позвал он шепотом, — я в туалет. Никому не надо? А? А то одному как-то жутковато.

Глава шестая. Проливается немного крови

Наступили первые дни молодой осени.

Листва уже смягчила каменные грани и складки улиц, но внизу ее по-прежнему было меньше, чем вверху, и зелень деревьев стояла крепкая.

А воздух очистился, и Мишата, охраняя лазейку в Планетарий, еще издали различала по лицам, с удачей возвращается компания или нет. И чаще лица были веселые.

Дни проходили теплые, земляки отмечали праздник города. По этому случаю они устраивали развлечения, вечерами ходили огромными стадами, а в метро, залезая в вагоны, сильно тискали, давили и топтали друг друга. Значит, пора было спуститься в метро и немного популесосить на рельсах, куда соскакивали с земляков оборванные в давке драгоценности.

План операции обсуждали два вечера, долго шумели, препирались, но наконец договорились обо всем.

Решено было обшарить центральные пересадочные узлы, вокруг Арбатской и Театральной. Чтобы не навлечь подозрения бобовиков и ломовиков, придумали изобразить школьную экскурсию, задержавшуюся на гулянках. В залежах разной дряни накопали модных значков, нашли надувных микимаусов, свиные прописи, зеркальные очки, банки из-под пупырчатых вод и прочее. Все нарядились как умели. Инструменты поиска — две длинные палки — превратили в номера: прибили кверху картонки и написали «5» и «8».

— Чего пять? Чего восемь? — интересовались те, кто поглупее.

Но Соня ответил:

— Нормально! Пять! Восемь! Номера! Чего еще непонятно?

И правда, встречные пограничники-бобовики равнодушно взглядывали на номера и не выказывали никаких подозрений.