Горожане солнца

— Здесь он сидел? — спросил Соня, указав треухом на яму, раскопанную среди астрономических бумаг.

Мишата кивнула. Вдруг она вздрогнула: доспехи, охранявшие вход по бокам, были опрокинуты, расплющены, стекла шлемов разбиты вдребезги.

— Ах ты, кляп, — упавшим голосом пробормотал Соня. Он настороженно покосился набок, где чернели входы в соседние залы. Мишата невольно придвинулась к нему и прислушалась. Сквозь бормотание воды доносились потрескивания, шорохи, стуки — все те звуки, что обычно заполняют темноту заброшенных, медленно разрушающихся зданий.

— Может, обезьяна беглая? — тихонько предположила Мишата.

Соня мотнул головой:

— Обезьяны здесь не задерживаются никогда. Сразу бегут за Кольцо, в глубь города. Огни, реклама, музыка — это им интересно. А тут им делать нечего.

— Кто же это?

— Бредун, наверное.

— Как же быть? Ведь он где-то здесь.

— Ну, здесь, — согласился Соня и плюнул. — Здесь три этажа, комнат разных штук пятьдесят, залы, подземелья. и почти во всех темнота. Я что же, буду лазить и искать его?

— Но так же нельзя оставлять?

Соня равнодушно пожал плечами. Они еще постояли молча. Потом Мишата пошла через зал к окну. Под окном было светло. Дождь шумел так, что приходилось повышать голос.

— Возьми, если хочешь, треух, — предложил Соня.

Мишата взяла, сунула в карман и туда же опустила три-четыре желудя.

— Я сейчас растолкаю кого-нибудь, чья очередь сычить, и заставлю поглядеть, — сказал Соня. — Ну а что еще я должен сделать, а?

Мишата, не отвечая, залезла на окно и высунулась под дождь. Веревочная лестница, свернутая на подоконнике, была мокрая. Мишата столкнула ее вниз и, морщась, вылезла наружу. Перед спуском она оглянулась, но застала одну только Сонину спину, скрывавшуюся в темноте. Оттуда на Мишату дохнуло сыростью и гнилью, такой заметной по сравнению со свежестью дождя. Спустившись, она втянула лестницу за тайную веревочку и закрепила конец вокруг куста. И пошла по грязной дорожке, на которой в двух местах попались ей босые следы, огрызки огурцов и колбасные шкурки.

Мишата быстро отыскала нужную хижину. Получив у молчаливой, жалостливо кивающей старухи кулек и бутылочку фруктового бензина, отломав от качающейся в люльке буханки ломоть, Мишата вышла и под дождем побрела дальше, к окраине зоопарка.

Дорогу ей преграждали ручьи и речушки. Плутая, обходя их, она с трудом добралась до клеток, но там никого не было. Соломенные подстилки Мокли под дождем, кормовые мисочки были полны ледяной воды. Дальше, на аллее, боком стояла табличка: «Птицы убраны на осенне-зимний период».

— Что же, — вздохнула Мишата, перебирая в кармане мокрые бусы, — придется самим их съесть. Будет у нас вечером гороховый компот.

Она вымокла насквозь, пока добрела обратно до ограды Планетария.

Возле лазейки она пригляделась: в листве наверху, под зеленым ящиком из-под словарей, кто-то сидел нахохлясь.

Мишата пролезла через забор и поднялась на дерево. Дежурила Бомбелина. Все у нее тряслось, слипшиеся ресницы беспомощно моргали.

— Ой, Мишка, я подыхаю прямо, — закричала она, — я обалдела уже! Как быть-то, а? Ты не подыхаешь? Не обалдела?

— Совсем немножко, — сказала, хмурясь, Мишата. — Это Соня велел тебе пойти?

— Соня, гад. Он доказал, что теперь моя очередь!

— Зря, — заметила Мишата тихо, — я думала, он пойдет. Он самый крепкий. Думала, он, как обычно, откажется, потом посидит да и пойдет.

— Еще чего! — закричала Бомбелина. — Дождешься от этого слизняка! Ведь он за справедливость прежде всего! А ему по справедливости послезавтра! Когда дождь кончится!

— Вряд ли он послезавтра кончится, — пробормотала Мишата. — Не кричи, ведь мы в засаде. На́ бензину.

От бензину Бомбелине сделалось лучше, щеки ее покраснели. Она заплакала.

— Не могу я так больше! Придумай что-нибудь, а? А то остальные уж все полудохлые!

— Ты сможешь донести лекарство? Ну и иди домой. Помни, по крышечке на каждого. Сама отмеришь всем, ладно?

— А ты чего же?

— Я не чувствую холода.

Трясясь синими губами, Бомбелина радостно полезла вниз. Осторожно, чтобы не запачкаться в холоде, она раздвинула холодную мокрую крапиву и скрылась в зарослях.

Мишата, сгорбившись, уселась на ветке, обняла колени и замерла.

«Плохо, — думала она. Предчувствие непоправимой беды охватило ее. — Плохо, вот и Соня уже сдается. А он ведь сильнее всех. Что же тогда говорить об остальных… А Планетарий? Как же в нем зимовать? Даже змеи ушли. И еды осталось до вечера. Завтра с утра уже надо будет что-то добыть. А как я одна, если Соня скиснет? Вообще-то, я, может, и справлюсь, главное, чтобы не было сильно хуже, чем сейчас…»

Раздумья ее внезапно оборвались: ломая кусты и не обращая внимания на летящую сверху воду, бежала назад кривая от ужаса Бомбелина.

«Ну, вот и всё», — подумала Мишата, и сердце ее сморщилось.

В течение малой минуты, пока Бомбелина пробиралась к дереву, Мишата припомнила всю свою здешнюю жизнь, начиная с первого дня, когда познакомилась с Фарой, и почувствовала, что Планетарию настал конец.