Горожане солнца

«Что же, — думала она, — по крайней мере, запас воды у нас есть».

Оставив Бомбелину пока сторожить, Соня с Мишатой поспешили в зал.

В яме никто не спал. Хорошо горела ванна, многие сидели вокруг и с живостью что-то обсуждали. Даже тяжелобольные Гусыня с Самоделкиным были усажены вместе со всеми и, как куклы, подперты пустыми ящиками.

— Эй, поднимайтесь! — обратился Соня с моста. — Наотдыхались!

— Мы-то наотдыхались? — крикнули снизу. — Ты ушел, а тут такое творится! Два бредуна какие-то шатаются!

— Два бредуна, — произнес Соня, — это серьезно. А хотите посмотреть еще двести?

Глава девятая. Гороховое ожерелье съедено

Сумерки придавили землю, и так несчастную, избитую, обессилевшую под гнетом дождя. Сад почернел и съежился, склонились кусты, и трава, изнемогая, легла. Лишь купол Планетария стоял по-прежнему величественно и, умытый дождем, тихо сиял в полумраке.

Тяжелым рычагом от телескопа дети расшатали и выбили несколько досок в соседнем окне, и теперь уже два окна, черные в серой стене, предостерегающе смотрели сверху на полчища бредунов. В обоих стояли дети. Внизу шевелился сад, полный темной ползучей силы.

Куда подевалась поляна, окруженная букетами бузины, зимней ягоды и барбариса, лабиринты и омуты заросшего парка, горы хвороста и крапивная гуща? Шатры бредунов заслонили лесную землю, словно невиданные гнилые грибы.

Иные шатры состояли из крысиных и собачьих шкур; другие, попроще, из полиэтилена, картофельных очистков и сношенных брюк. Детеныши бредунов расползались, словно черви, их гнусный визг пронизывал туман, полуголые матери рылись в мусорных кучах и кричали еще пронзительней. Кислый дым подымался из драных жилищ, громадные баки шипели на пламени. Бредуны стояли вокруг и черпали кипящую бурду руками, а некоторые, всхрапывая, лакали прямо с поверхности. Нижние ветви деревьев согнулись под тяжестью тряпья: оно стиралось в дожде. Некоторые тряпки были пропитаны крысиным жиром и подожжены для свету: они пылали коричневым огнем и наполняли сумерки уродливыми тенями.

Ближе к Планетарию бредуны скапливались для штурма: тащили кроватные сетки и дверцы холодильников для прикрытия, сыпали горы мусора, кирпичами наколачивали на головы друг друга кастрюли. Вонючие барабаны и костяные дудки мучили вечер.

А в метеоритном зале защитники Планетария изображали лень и беспечность, насколько удавалось.

Гусыня дремал, трясясь в ознобе. Душные сны терзали Самоделкина. Тихо вздыхала Пудра. Оплеухов сидел, плохо соображая, возле костра и вздрагивал. Пушкин наматывал полиэтилен на древки. Опахалов трясся от возбуждения и тюкал кирпичи на кусочки, пригодные для стрельбы из треуха. Нитка с Мишатой варили гороховый бульон. Соня с Бомбелиной надели растерзанные бредунами доспехи и в полный рост показывались бредунам, дразня и угрожая. Фара бродила, сунув руки под мышки и не зная, куда себя девать. Волосы она завязала узлом и заправила под воротник курточки, и лицо, открытое со всех сторон и от этого странно незнакомое, было у нее строгое, словно взятое из музея.

— Давайте поедим, — позвала вскорости Мишата. На каждого вышло по баночке супа, по одному сахарному сыпку, и был доеден последний хлеб. Больных напоили горячим компотом.

Снаружи окончательно смерклось. Как уютно было вокруг костра! Дым уверенно летел к потолку, к какому-то одному ему ведомому старинному дымоходу, искры выстреливали до самых сводов, где всадники, еле видимые в столетней копоти и тьме, неслись погоней за медузами, невестами и астролябиями. Можно было всю ночь и еще много ночей лежать около этого костра и следить за бегом дыма, провожая путешествие искр… Но Соня злобно вскрикнул в окне. Повскакивали остальные. Рев бредунов опоясал подножие Планетария!

— Бомба, Мишка, наверх! — грозно и протяжно завыл Соня. — Фара, Самодел — на правое! Живее, плюха-букаха, так-перетак! Инвалиды, квелые — камней, камней! Не мочить без команды, подпускай поближе…

Мишата взлетела на витрины и выглянула во тьму. Туча бредунов ползла вперед, медленно пожирая пустоту меж собой и Планетарием.

Передние пропахивали в земле настоящие котлованы, толкая перед собою гору земли, а сверху накрывшись листами шифера, на которых везли горы гадости для стрельбы. За ползунами двигались стрелки и вели обстрел планетарных окон. Где-то сбоку изнывал оркестр.

Пока бредуны были далеко, залпы зловещей дряни почти целиком разбивались о стены пониже окон. Лишь изредка влетали в окна подметка, селедка или горелая лампочка. Засохшей луковицей ударило в костер, и она уже задымилась, но Фара вовремя вышибла ее ногой… С начала наступления Фара носилась и вопила как безумная. Она была одновременно везде: внизу, где хватала снаряды, в окнах, откуда кидалась, у костра…

Соня, невозмутимый, целился из треуха и стрелял, стрелял… Но лицо его делалось все угрюмее.