Гортензия

Свернувшись калачиком на кровати моей девочки, я наконец справилась со своим кошмаром. Только в позе зародыша я могла обрести подобие покоя.

36 София

Всю ночь я не спала, прокручивая в голове то, что узнала вчера. Как же я сердилась на себя за то, что доверилась Изабелле! Одного похищения им не хватило. Откуда взялось у них такое желание доставить мне еще больше боли? Почему Изабелла? Сколько бы я ни старалась найти причину, мне не удавалось – я никогда не причиняла ей зла. Каким же извращенным сознанием нужно было обладать, чтобы преследовать человека с такой жестокостью!

Утром решение было принято: я не стану к ним приходить и доносить на них в полицию не буду. И уж точно ничего не скажу Гортензии. Прежде всего я отделю правду от лжи, чтобы все понять. А потом разберусь с этими негодяями по своему усмотрению.

Теперь я понимала, что, раскрыв карты Изабелле, я совершила недопустимую ошибку. Как ее исправить? Не попробовать ли извиниться? Да нет, худшее уже свершилось. Как они, интересно, отреагируют? Не исчезнут ли они вместе с Гортензией, снова ввергнув меня в безнадежное одиночество? И чего они добивались? Чтобы я покончила с собой? Или хотели вволю насладиться моими мучениями?

И дрожь ненависти вновь пробежала по моему телу, стоило мне вспомнить Изабеллу в больнице, у изголовья кровати.

Перед всеми этими вопросами я была абсолютно бессильна. Но самым болезненным из них был вопрос о том, какая роль предназначалась Гортензии. Я не могла поверить, что дочь была их сообщницей, а предпочитала думать, что она тоже стала жертвой этой парочки монстров.

Оставаться в квартире дольше было невыносимо, я задыхалась. Мне нужно было поскорее выйти и глотнуть свежего воздуха.

Когда я подходила к площади Тертр, над Парижем уже вставало великолепное солнце. И у меня появилось ощущение, что ничего прекраснее я в жизни не видела.

Усевшись на каменных ступенях уличной лестницы и постепенно приходя в себя от благословенного тепла наступавшего дня, я наблюдала за пробуждением города. Мысли снова унесли меня к дочери, и мне захотелось, чтобы она была сейчас рядом. Как прежде, когда мы поднимались с ней по улице Лепик до самой вершины Монмартрского холма: дочка мирно дремала, пока я с трудом тащила коляску по крутому склону (эта тяжеленная коляска в сложенном виде стоит теперь в углу детской).

Здесь мерзавец Сильвен впервые меня поцеловал.

И мне вдруг вспомнилось все.

Прошла неделя с тех пор, как мы познакомились. Сильвен с такой настойчивостью просил меня о новой встрече, что я сразу согласилась.

Я сама предложила ему пройтись до Монмартра, когда мы закончили завтракать. Перед свиданием я как следует поработала над прической и оделась покрасивее, отчего чувствовала себя немного не в своей тарелке. Сильвен же выглядел как обычно – раскованным и естественным в своих джинсах и черной рубашке. Слегка загорелый, с длинными волосами, собранными в хвост по тогдашней моде, он был очень красив, и я гордилась, что иду с ним рядом. Он угостил меня клубнично-малиновым мороженым, а мне не терпелось скорее показать ему своих любимых художников. Оказалось, что Сильвен предпочитает карикатуристов. В конце концов после долгих уговоров я согласилась заказать свой портрет одному из них, поляку. Краснея от смущения, я все же высидела сеанс, хотя на меня со смешками таращились проходящие туристы. На рисунке я получилась носатой, щекастой и с коротенькими ножками. Но портрет очень позабавил Сильвена, и он мило поддразнивал меня: «Смотри, какая ты красотка!»

Вот идиотка: я все принимала за чистую монету, а когда он привлек меня к себе, чуть не задохнулась от счастья.

Все происходило здесь, неподалеку от места, где я теперь сидела.

Я точно знаю, сколько раз мы останавливались на обратном пути, чтобы поцеловаться. Знаю, потому что каждый поцелуй приветствовала громким счетом, как маленькая девочка. Еще один. Еще. Десятый. Одиннадцатый. И двенадцатый – перед самой моей дверью. Так что я и на секунду не задумалась, когда он попросил:

– Покажешь свою квартиру?

Квартиру он нашел классной, да еще и в суперском квартале, ценность которого год от года будет расти. На ужин я подала ему фаршированные помидоры, которые он счел потрясающими.

Мне очень хотелось, чтобы Сильвен остался на всю ночь, но он ушел еще до рассвета.

В воскресенье и последующие дни я чувствовала себя несчастной и нервничала как никогда раньше. Он не давал о себе знать. Разбитая и обозленная, я тем не менее с восторгом бросилась в его объятия, когда Сильвен явился ко мне в среду вечером с букетом чайных роз. Ни извинений, ни оправданий не последовало, так было и дальше – каждый раз, когда он исчезал, я его ни о чем не спрашивала. Я была счастливой только от того, что он вернулся.

Призрачная надежда появилась у меня, когда я призналась ему, что забеременела. Но я ошибалась, Сильвен просто ушел и больше не появлялся, и тогда я его возненавидела за то, что он нас бросил, даже не оглянувшись.