Снова я увидела его спустя два года и одиннадцать месяцев (тысячу сто двадцать два дня, да, я во всем люблю точность) возле выхода из министерства. На следующий день Сильвен опять явился туда, но я с такой яростью на него ополчилась, что он немедленно скрылся. Какое-то время я выходила с работы в страшной тревоге, оглядываясь по сторонам, не подстерегает ли он меня где-нибудь поблизости. Но дни шли, Сильвен не показывался, и я поверила, что навсегда от него отделалась.
Но потом, в субботу, он возник вдруг в нескольких метрах от ступенек, где я сейчас сидела, в том месте, где мы впервые поцеловались.
Сильвен подошел к коляске, даже не поздоровавшись, и я никогда не забуду его слова:
– Какая же она миленькая, наша малышка Гортензия. Моя дочурка!
Он собирался ее поцеловать, но я оттолкнула его, осыпая ругательствами. Я бросила ему в лицо, что он не имел никаких прав на нее, а он ответил, испепеляя меня глазами:
– Ну, это мы еще посмотрим! Берегись, София, как бы тебе об этом не пожалеть…
Я поспешила вернуться домой, и он не стал меня преследовать.
Пока я вновь проживала эту сцену, в голове возник вопрос, которого я раньше себе не задавала: откуда он узнал ее имя – Гортензия?
Теперь-то ответ известен, он написан черным по белому: Сильвен уже тогда якшался с гадиной Изабеллой. Она и сказала.
Бешенство вновь овладело мной, и, очнувшись от своего забытья, я поднялась со ступенек. Мне нужно обязательно вернуться в Буа-Коломб, и поскорее. Четкого плана не было. Просто я знала, что мне необходимо туда попасть.
Что-то властное неумолимо завладевало моим существом, росло с каждой минутой. Желание отомстить.