Горы дышат огнем

Революционный трибунал вынес пять смертных приговоров...

Лебедь не очень доволен таким милосердием, но в силу своей дисциплинированности принял его и сказал:

— Я вам напоследок приготовлю такие пончики, что бачокировцы пальчики оближут!

— Типун тебе на язык! Замолчи! Проваливай со своими пончиками!

Мы узнали, что как-то зимой, едва Лебедь начал жарить пончики (и в самом деле замечательные!), появилась полиция, которая чуть не обнаружила землянку. Лебедь, русоволосый, усатый, с изрезанным морщинами лицом, смеется.

Шеренги, начавшись возле замаскированной землянки, шли вдоль нее почти к самому оврагу. Мы были довольны: шестьдесят четыре бойца! Поводов для радости у нас было много.

Утром состоялось партизанское собрание. Восторг не помешал бойцам выступить с практическими предложениями. У каждого было такое чувство, что это он разработал план действий. Политкомиссары, партийные и ремсистские организаторы, командиры отделений беседовали с людьми о завтрашнем дне, который всем представлялся как большой праздник.

Максим знал, что оружие начищено до невероятного блеска, знал, сколько у кого патронов и гранат, но проводил тщательный осмотр. В военном деле свои законы, мало ли какая случайность может подвести... Мы вполне могли организовать выставку оружия, если не мирового, то по крайней мере европейского масштаба: немецкие манлихеры и карабины, французские, бельгийские, итальянские, сербские, греческие, турецкие винтовки, даже русская трехлинейка! О старинных пистолетах я уж и не говорю. А одежда? Форма — великое дело, она подтягивает солдата, делает его сильным. У нас этой силы не было, одеты мы были кто во что, но все было заштопано, почищено. Щеки тщательно, до синевы, выбриты — остряки не унимались: «Эй, хлыщи, на свиданку, что ли, собрались?»

Максим осматривал нас, а я невольно думал о нем. «Объединенное командование» составляли Максим, Ильо, Велко, Стефчо, но в бою командовать предстояло ему, Максиму. Как товарища я его уже знал, а что он за командир?

Максим проучился год в гимназии, записался и на второй, но надо было зарабатывать на жизнь. Однако какой же заработок в Копривштице? И он перебрался через горы, в Этрополь, нанялся в ученики к шорнику. К правде сердце склонялось еще до того, как он узнал о существовании РМС, а когда узнал, открылись его глаза и сердце. Так он становится Камарадо, организатором этропольской молодежи.

Во время прохождения военной службы, в 1942 году, его арестовали в связи с копривштинским делом, но он выдержал побои. Доказательств у полиции не было, и пришлось его отпустить. Оставался только один путь — на Баррикады.

Да, солдатом он был, но достаточно ли этого, чтобы стать командиром отряда? Я уже знал, что и военный опыт приобретается быстро, было бы немного таланта и желания. Максим говорит спокойно, но внушительно. Бенковцы верят ему...

Маршал сейчас был только доктором: он проверял готовность медикаментов и перевязочных материалов. Их не так уж много, и дополнением служили его советы и пожелания, чтобы меньше пришлось ими пользоваться.

«Давай! Пошли! А то жандармы разбегутся!» — раздаются шутки в строю.

Звучит команда, мы перестраиваемся и становимся колонной. Походной. Боевой.

В добрый путь, ребята!

Мы отправились около четырех часов после полудня. Синеватый снег весело звенел под ногами. Когда позади осталось ущелье Меде, начался снегопад. Мы вышли из затишья букового леса и попали под удары ветра с липким снегом. Среди голых горных хребтов, в молчаливом мраке мы чувствовали себя не очень-то уютно в своей видавшей виды одежде и обуви. Радость теплилась только где-то глубоко в сердце.

Через некоторое время добрались до государственной животноводческой фермы под Бунаей, укрылись в мандре и в хлевах. Я бы не сказал, что крестьяне встретили нас с энтузиазмом. Скорее, со страхом — появились мы нежданно-негаданно. Потом они успокоились, угостили нас свежей брынзой, молоком, сывороткой. «Лучше бы они нам ничего не давали!» — злился я потом, потому что хлеба не было, а эти коварные продукты испортили нам желудки.

Около четырех часов утра Максим дал последние указания штурмовым группам, и отряд перестроился в соответствии с планом операции. В каждой группе был проводник, хорошо знавший город.

По снежной целине за нами тянулась узенькая тропинка — достаточная для того, чтобы местность больше не казалась безлюдной. У Чалковской мельницы мы оставили заслон на дороге, ведущей к Стрелче. Всего несколько человек, но ведь ими руководил Антон! Конечно, ему очень хотелось войти в Копривштицу — ведь там он провел школьные годы, юность, вступил на путь борьбы и надежд. Но, по некоторым соображениям, его не должны были видеть в городе.