Госпожа

Внизу в пабе было тихо, телевизор уже не работал, только едва слышно гудела посудомойка за барной стойкой. Я снова вздрогнула, услышав, как за окном притормозила машина, — за городом в темноте все звуки кажутся куда громче, чем на самом деле, — инстинктивно встала за дверь, затаила дыхание в ожидании, что она сейчас распахнется, что на лестнице послышатся тяжелые шаги, но водитель просто переключил передачу, машина скрылась в темноте. Свет в комнате я не включала. На коленках я подползла к окну и слегка отдернула пожелтевшую тюлевую занавеску: обычная деревенская улица, свет в шарах уличных фонарей, в одном из окон светится голубой экран телевизора. Я потянулась, попробовала расслабиться, но у меня из головы не шел текст писем, которые получил Дейв. Я что-то упускаю из виду, думала я. Зачем Ермолову посылать такие письма? Это как-то неэффективно. Если бы он хотел хорошенько припугнуть Дейва, то сделал бы это другим способом, как уже проделал это с моей квартирой, с галереей, с бедной Машей. Такое ощущение, что эти письма отправил кто-то, в чьем распоряжении гораздо меньше ресурсов, кому отчаянно нужна информация, и уж точно не человек, способный послать сюда маленькую частную армию. Все равно хорошо, что я сказала Дейву принять все меры предосторожности, но что-то здесь было не так. Ермолов запросто мог послать людей обшарить квартиру Дейва! Может, он решил, что, если картина у Дейва, тот испугается и попытается связаться со мной? Судя по тому, что мне рассказал «серая шляпа», тогда у Ермолова была бы возможность перехватить меня. А вдруг все эти письма просто для отвода глаз? Просто чтобы вывести меня из равновесия? Может быть, прямо сейчас машина выезжает на шоссе и едет на север, в Ливерпуль, к моей матери…

Церзетцунг. Он просто пытается сбить меня с толку, загнать в угол, чтобы я попалась сама. Картина уже у меня, а значит, мне серьезно удалось изменить расстановку сил. Надо просто сохранять спокойствие. Да уж, более дурацкого совета я себе дать, наверное, не могла! Какое, к черту, спокойствие?! С трудом заставила себя принять душ, хотя мечтала об этом еще с утра. Замотала волосы полотенцем, натянула футболку и трусики, а потом тщательно вытерла руки, кремом мазать не стала, и только после этого наконец открыла кейс.

Я не сразу догадалась, что произошло, но тут же поняла, что это не тот кейс, который я принесла в отель на площади Одеон. Свой кейс я положила на кровать в номере Монкады, он подошел поближе, чтобы достать картину, и тут к нам ворвался Рено. Завязавшаяся между мужчинами борьба отвлекла мое внимание, и я не заметила, что Монкада переложил картину в точно такой же кейс с Караваджо. Помню, как Рено, хрипя, приказал мне: «Быстро, забирай все… и картину тоже возьми!» Впопыхах я схватила кейс и не заметила подмены. Если честно, в свете лежавшего на полу трупа и приближавшихся к отелю копов, мне было как-то не до того.

Как и ожидалось, основное отделение, где когда-то был Рихтер, оказалось пустым. Используя тупые концы щипчиков для завивки ресниц, я аккуратно проковыряла крошечную дырочку в нейлоне, а потом осторожно, миллиметр за миллиметром, разорвала кейс по всей длине и наконец извлекла из-под подкладки тонкий конверт из вощеного картона, заклеенный скотчем на тканевой основе. Потом включила электрический чайник и, морщась от пара, подержала конверт в пятнадцати сантиметрах над паром, а потом аккуратно расклеила. Увидев содержимое конверта, я расхохоталась, несмотря на дикую абсурдность положения, в котором оказалась.