Пощадило ли время церковь с готическими аркадами, алтарь в которой из камня, а распятие из черного дерева? Подвешивает ли там кто-нибудь после меня гирлянды васильков и роз в трижды благословенный день, когда очищенная душа соединяется с Господом?
Видишь ли ты розовые кусты, которые одаривали своими цветами мою мать?… Тополя, которые росли вместе со мной? Стоят ли еще на лугу те прекрасные яблони, что отбрасывали тень на деревенскую дорогу, когда под их зелеными сводами я несла белую хоругвь в святой праздник Девы Марии?..
Среди цветов, под пологом ив, ты увидишь могилы, где покоятся мои родные… Донеси туда мою молитву! Они услышат тебя!..
Добрый ангел, возвратись и тут же снова отправляйся в путь… Наполни свои глаза слезами, переполняющими мои глаза, и ороси ими ту землю, где я оставила свое сердце и которую, увы, уже не топчут мои ноги!!!»[69]
* * *
«Мои глаза не видят более этого мира, который уже давно не обнимают мои руки… На двери — засовы, на окне — ставни; справа, слева, напротив, у моих ног — ничего, кроме меня! К счастью, над моей головой есть небо и Господь…
Уличная суматоха была для меня ежедневным развлечением. В состоянии болезненного равнодушия, в котором я пребывала, зрелище внешнего мира, его райские уголки под открытым небом, череда пестрых зарисовок, которые я открывала там для себя, успокаивали мои страдания, как некогда, в детстве, на меня навевали сон сказки моей няни. Я улыбалась этим далеким видениям, как спящий улыбается своим снам. Так я убивала время, сокращая на несколько часов мою нескончаемую пытку.
Разумеется, я поступала дурно, ведь время дано нам в долг, и мы несем за него ответственность. Это жизненная сила того таланта из Евангелия, который мы не имеем права зарывать в землю. Это роса того поля, жатву с которого потребуют от нас, когда завершится никчемная пора, именуемая жизнью.
Если нужно, чтобы я жила, то нужно также, чтобы усилия мои находили применение, чтобы проливаемый мною пот орошал талант, который был мне доверен и который истончается в моих слезах… Перст Господа дал толчок моему сердцу. Я не ускорю и не замедлю ни единого из его биений. Божий маятник мерит время моего бытия. Я не потеряю впредь ни одного из отпущенных мне дней».[70]
Таковы последние строки печальной книги, носящей название «Тюремные часы», книги, где с каждой страницы возносится мучительный крик пленницы, и чудится, что, по мере того как возносится душа, крик этот вместе с ней воспаряет к Богу.
Достаточно будет одной главы, чтобы вместить в нее все то, что нам остается сказать о Мари Каппель. Так что мы взяли ее из колыбели и расстанемся с ней лишь у ее могилы.
ЭПИЛОГ
Далее рассказ будет вести уже не Мари Каппель, а те, чьи тихие голоса звучали подле нее во время ее второй и последней агонии и кто будет жалобно вздыхать над ее могилой.