— Так вот, друг мой, я как ваш швед: один дух живет во мне, другой — вне меня. Кто это, Двойник из сказок или тот таинственный брат, которого восточные народы именуют Фарварши? Вы, разумеется, знаете легенду о рыцаре, всю ночь сражавшемся в лесу с незнакомцем, который был не кто иной, как он сам? Впрочем, я тоже видел себя со стороны. Разве не писал один из отцов Церкви: «Два человека есть во мне»? Понимаете, друг мой, соприкосновение двух душ вносит двойственное начало в наше тело; в каждом человеке есть актер и зритель. В любом случае, тот, другой, враждебен мне. Сильвия не принадлежит мне, но заставляет меня умирать от ревности и терзает мне сердце то, что она принадлежит другому; мой злой дух занял полагающееся мне место в обиталище душ мертвых, но тщетно было бы мое желание сразиться с ним. Сразиться с ним я смогу, лишь когда умру сам!
— Это наводит вас на мысль о самоубийстве?
— Иногда, — спокойно ответил Жерар.
— Берегитесь, дорогой Жерар! Тем, кто верит в загробный мир, самоубийство запрещено в особенности. Как сказал Шекспир, это единственное преступление, которому нет прощения, ибо в нем нельзя раскаяться.
Я хотел, чтобы Жерар остался в моем доме, и предложил ему очаровательную комнату, обитую персидским ситцем в голубой цветочек, но он отказался. Находясь у меня, он не мог бы запаздывать, не мог бы уходить и возвращаться когда ему вздумается; короче, не чувствовал бы себя свободным.
На другой день он ужинал со мной, а еще через день мне стало известно, что накануне он уехал в Париж.
Какое-то время спустя я и сам покинул Бельгию. Это случилось в начале 1854 года.
Аренда дома была оплачена вплоть до апреля. Я оставил всю обстановку и положил ключ в карман, рассчитывая вернуться до истечения срока аренды.
И в самом деле, решив окончательно возвратиться в Париж и перевезти туда всю свою мебель, в конце марта я вернулся в Брюссель. Поезд прибыл в четыре утра, я нанял извозчика и велел отвезти меня на бульвар Ватерлоо.
Расплатившись и отпустив извозчика, я достал из кармана ключ от дома и вставил его в замок входной двери.
Ключ не поворачивался.
Что случилось?
Поскольку все мои старания оказались тщетными, я отступил за пределы тротуара и взглянул наверх: в памяти у меня осталось, что перед отъездом я наглухо закрыл жалюзи, но сейчас они были открыты; больше того — за оконными стеклами виднелись занавески, которые явно не были моими.
Выходит, в мое отсутствие какой-то злоумышленник завладел моим домом и я оказался в положении рака-отшельника, который укрывается в чужой раковине и если вдруг покидает ее, чтобы действовать проворнее, то по возвращении зачастую обнаруживает, что из нее злобно высовывается чей-то острый нос и угрожающе тянется клешня?
У меня была лишь одна возможность убедиться в этом: постучать в дверь.
Я постучал, причем сильно.
В течение нескольких минут никакого ответа на мои удары не было, но, наконец, над головой у меня отворилось и хлопнуло окно.
Я снова отступил от двери и увидел в окне господина лет сорока, в ночном колпаке и ситцевом домашнем халате; нахмурив брови, как если бы пытался узнать меня, он крикнул мне:
— Ну и зачем устраивать весь этот шум и будить людей в пять часов утра?
— Как это зачем? Чтобы попасть к себе домой!
— К себе домой?
— Ну да, черт побери, к себе домой!
— Да вы, должно быть, спятили или взбесились! Это я у себя дома! Знаете, что такое для человека свой дом?
— Как это вы у себя дома?
— Разумеется, я арендовал этот дом.
— Но я арендовал его раньше вас.
— Это меня не касается. У меня право владения.
— А у меня право антериоритета.
— Я не знаю такого слова.
— Возможно. Но я постараюсь объяснить вам, что оно значит.
— Попробуйте!
С этими словами он закрыл окно и вернулся в комнату.
Какое-то время я горел желанием по-прежнему трезвонить в дверь, но ехавшая мимо пролетка навела меня на мысль изменить план.
— Куда прикажете отвезти, сударь? — спросил кучер.
— В гостиницу «Торговая».
— Хорошо, садитесь!
Я сел и доехал до гостиницы.
Однако я решил подать в суд на владельца дома, г-на Меёса.
В то время у меня еще не было такого опыта общения с судьями, какой есть теперь.
Я проиграл суд, поскольку перед отъездом не известил г-на Меёса о своем намерении вернуться.
Тщетно я объяснял, что аренда была оплачена заранее и срок ее истекал лишь 15 апреля; мне отказали в удовлетворении иска и обязали меня оплатить судебные издержки.
Но и это было еще не все. На следующий день после вынесения судебного решения я получил предписание уплатить г-ну Меёсу восемьсот франков в возмещение ущерба плюс проценты.
Любопытствуя узнать, с какой стати меня обязывают уплатить г-ну Меёсу восемьсот франков в возмещение ущерба, я выяснил, что дело в выполненных мною работах по ремонту дома.
На сей раз, признаться, я с радостью принял вызов. Мне казалось, что выиграть суд будет очень легко.
Но я ошибался. Судьи пришли к заключению, что, поскольку ремонт произведен в восточном стиле, а стиль этот крайне неприятен бельгийцам, я обязан возместить владельцу дома причиненные ему убытки.