Если бы я не думал, что задача писателя состоит в откровенном исследовании всего, что он испытывает в тяжелые минуты своей жизни, и не ставил бы перед собой цели, которую считаю полезной, то прервал бы рассказ на этом месте и не пытался бы описывать то, что явилось мне затем в веренице видений, вероятно, безумных или же, с точки зрения здравого смысла, болезненных… Растянувшись на походной койке, я, казалось, видел, как небо сбрасывает с себя пелену и открывается в тысячах ликах невиданного великолепия. Предназначение освободившейся души предстало передо мной, словно для того, чтобы заставить меня пожалеть, что я всеми силами своего разума хотел вновь утвердиться на земле, которую перед тем намеревался покинуть… Огромные круги расходились в беспредельности неба, напоминая собой те волны, что кольцами разбегаются по водной глади, потревоженной падением камня; каждая сфера, заполненная лучезарными ликами, одна за другой приобретала окраску, меняла очертания и рассеивалась, а некое божество, всегда одно и то же, с улыбкой отбрасывало загадочные маски своих разнообразных воплощений и в конечном счете исчезало, неуловимое, в таинственном сиянии неба Азии!
Это небесное видение, вследствие одного из тех редких явлений, с какими в некоторых снах может встретиться каждый, не сделало меня чуждым тому, что происходило вокруг. Лежа на походной койке, я слышал, как солдаты беседовали о каком-то незнакомце, задержанном, как и я; голос арестованного слышался в том же самом зале; из-за странного дрожания этого голоса мне казалось, будто он звучит в моей собственной груди и душа моя, если можно так выразиться, раздваивается, четко разделенная между миром видений и действительностью. У меня мелькнула мысль повернуться, сделав над собой усилие, в сторону того, о ком шла речь, но я тотчас задрожал от страха, вспомнив бытующее в Германии поверье, будто у каждого человека есть двойник и, когда он его видит, смерть близка.[118]
Я закрыл глаза и погрузился в то смутное состояние сознания, когда фантастические и реальные лица, окружавшие меня, дробились на тысячи мимолетных видений. В какой-то миг я увидел подле себя двух моих друзей, пришедших за мной, солдаты указали им на меня; дверь открылась, после чего кто-то моего сложения вышел вместе с моими друзьями, в то время как я тщетно взывал к ним. «Но это же ошибка! — кричал я. — Они пришли за мной, а с ними уходит другой!» Я так расшумелся, что меня посадили в тюремную камеру.