Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

— Но вас, друг мой, — произнес я, сделав полицейским знак не противоречить ему, — арестовали не потому, что вы были голым, а потому, что, будучи голым, вы могли простудиться; на улицах Каира или на развалинах Фив вам не сказали бы ни слова.

— Ну тогда ладно! Впрочем, я и не защищался, понимая, что у них нет дурных намерений, а не то, вы же знаете мою силу, я мог бы стереть их всех в порошок.

Я шепотом сказал несколько слов начальнику полицейского участка.

— Ну, раз вы забираете его под свою ответственность, — ответил он, — я возражать не буду; к тому же бедняга ведь ничего плохого не делал, разве что голым прогуливался по улицам Парижа; но, к счастью, в это время было темно.

Жерар уже оделся. Я набросил на него плащ, который принес с собой, усадил его в фиакр и, поблагодарив славного полицейского за заботу и услужливость, увез к себе.

По дороге я спросил его, как все это произошло.

— Все дело в звезде, — ответил он. — Вы же знаете, что она подает мне знак подняться к ней, а сделать это одетым, понятно, невозможно; но, рано или поздно, однажды ночью я поднимусь к ней.

Потом, вздохнув, добавил:

— Знаете, я увидел своего двойника.

— Да, вы мне уже рассказывали об этом, но вам же известно, что с двойником можно прекрасно сосуществовать.

— Да, но я ждать не буду.

— Не будете ждать?

— Не буду. В прошлый раз я был на волосок от того, чтобы покончить со всем этим. Пока я томлюсь здесь, он там обладает ею, и эта мысль убивает меня. Понимаете, мне надо умереть, чтобы отвоевать ее у него. Я был на площади Согласия, всего в пятидесяти шагах от Сены, и уже совсем было собрался прыгнуть с моста, но что-то сильнее моей воли помешало мне осуществить мое намерение; небо казалось усыпанным золотой пылью, столько на нем было звезд; внезапно мне показалось, что все они разом погасли. И я воскликнул: «Увы! Увы! Увы! Исполнилось время, и мы накануне конца света, возвещенного в Апокалипсисе». Одно лишь черное солнце стояло на опустевшем небе, и над Тюильри пылал кроваво-красный шар. Я сказал себе: «Впереди ужас: начинается вечная ночь. Что скажут люди, когда, встав завтра утром, они заметят, что нет больше солнца?» Я свернул на улицу Сент-Оноре, встречая по пути запоздалых, но нисколько не обеспокоенных прохожих, и думал: «Несчастные! Они не ведают, что их ждет». Дойдя до Лувра, я увидел сквозь облака, быстро гонимые сильным ветром, несколько лун, проносившихся одна за другой, и сказал себе: «Должно быть, Земля сошла со своей орбиты и блуждает по небу, словно гибнущий корабль». Я оставался там в продолжении двух часов, а затем направился в сторону главного рынка; было уже очень поздно, а вернее, близилось утро, поскольку крестьяне разгружали с телег привезенные продукты, а я все думал: «Каково будет их удивление, когда они увидят, что рассвет так и не наступил…» Тем не менее то там, то здесь кричали петухи и лаяли собаки.

К счастью, мы уже подъехали к дому: видеть Жерара впавшим в полное помешательство было страшно. Перед тем как уйти, я разбудил слугу, и теперь нас ждал горячий чай. Жерар с большим удовольствием выпил две-три чашки. Ему приготовили постель в моем рабочем кабинете. Но он наотрез отказался ложиться и, завернувшись в мой плащ и скорчившись, пристроился в большом кресле.

Поскольку было видно, что глаза у него слипаются, я ушел к себе в комнату и лег.

На следующее утро, принеся нам по чашке шоколада, слуга не застал Жерара на месте.

Он ушел раньше, чем в доме проснулись.

В тот же день он явился к Мийо, рассказал ему о своих ночных злоключениях и о том, как я вызволил его из полицейского участка и привез к себе.

— Не знаю, увижу ли я еще Дюма, — сказал он, — но, если вы увидитесь с ним, поблагодарите его от моего имени.

Вечером 24-го он пришел к Мери, вынул из кармана монету в одно су, дал его слуге Мери и сказал ему:

— Передайте это вашему хозяину, когда он вернется.

На другой день, в шесть утра, его нашли в петле на улице Старого Фонаря, как я вам уже рассказывал.

* * *

Теперь, возможно, вы спросите меня, дорогая сестра, почему, хотя это несомненно было самоубийство, тело несчастного Жерара сподобилось церковного отпевания и христианского погребения.

Все очень просто.

Друзья Жерара приехали к добрейшему доктору Бланшу, и он, тем легче, что нисколько не грешил против совести, выдал им следующее заключение:

«Пасси, 27 января 1855 года.