Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

Семья г-на Коллара, никаких воспоминаний о которой после моего первого посещения Виллер-Элона у меня не сохранилось, состояла в ту пору из г-жи Коллар, которой было двадцать восемь лет и которая, как позднее не раз говорила мне моя матушка, находилась в расцвете своей красоты, способной соперничать с красотой г-жи Мешен, г-жи Дюлолуа, г-жи Тальен и г-жи Баланс, то есть первых красавиц своего времени, и ее детей: трех маленьких девочек и мальчика.

Девочек звали Каролина, Эрмина и Луиза.

Мальчика звали Морис.

Это имя он получил в честь своего крестного, г-на де Талейрана.

Крестный выбрал в качестве крестной сестру Бонапарта, красавицу Полину, которая впоследствии звалась княгиней Боргезе, а в то время, будучи всего лишь г-жой Леклер, жила в замке Монгобер, неподалеку от Виллер-Элона.

Известная своим кокетством, г-жа Леклер внушала живейшую ревность г-же де Талейран.

Ревность эта привела к забавному происшествию, имевшему место утром того дня, когда должно было состояться крещение. Господин де Талейран дал своему управляющему список подарков, которые он намеревался преподнести своей куме и в модности и изысканности которых можно было быть уверенным, поскольку выбирала их и составляла список лично г-жа Коллар.

То были искусственные цветы, изготовленные лучшими мастерами своего дела; сотни аршин лент всевозможных цветов, дюжины дюжин перчаток, туфли, размер которых было велено снять с башмачка Золушки; шарфы, образцом для которых должен был послужить пояс Венеры, — короче, множество разорительных модных безделок.

Все собрались в столовой и с нетерпением ожидали прибытия корзины; наконец, ее вносят, и все устремляются к ней; г-н де Талейран, уверенный в том впечатлении, какое произведут подарки, встает рядом, опираясь на ту ногу, что у него подлиннее, и с довольной улыбкой на губах ждет восторгов окружающих. Корзину открывают и обнаруживают в ней… выцветшие ленты, бумажные цветы, шарфы церковных хористок, а для маленьких ножек крестной, которая носит обувь тридцать четвертого размера, и ее маленьких ручек, которым подходят перчатки шестого номера, — бабуши турецкого паши и рукавицы фехтмейстера.

Госпожа де Талейран забрала себе ленты, цветы, шарфы, перчатки и туфли, а взамен них положила в корзину все самое скверное, что ей удалось отыскать у старьевщиков Тампля.

Первый мой приезд к Колларам не оставил в моей памяти никаких воспоминаний об этих четырех прелестных детях, притом что Каролине должно было быть тогда одиннадцать лет, Эрмине — восемь, Луизе — около трех, а Морису — пять.

Не запомнились мне в тот раз и г-н Коллар и его жена.

Все эти образы начинают вырисовываться и соединяться в моем сознании лишь начиная с 1811 года.

О, вот тут дело обстоит совсем иначе! Каролине, позднее ставшей баронессой Каппель, шестнадцать лет; совершенно прелестная и грациозная, она, тем не менее, уступает в красоте двум своим сестрам, что все равно оставляет ей полную возможность быть красавицей.

Эрмине, позднее ставшей баронессой фон Мартенс, тринадцать лет; это возраст, когда девочка превращается в юную девушку, когда бутону требуется лишь одна-две весны, чтобы раскрыться и стать цветком; она наделена самой изящной фигурой, самой нежной красотой, о какой можно только грезить; она воплотит все, что сулит, и даже больше того, что сулит.

Луизе, позднее ставшей баронессой Гapа́, восемь лет. Это самый восхитительный ребенок на свете; никаким сравнением с тем, что есть в природном мире, нельзя передать то, что испытываешь при виде ее; сравнение с ангелом избито; пожалуй, самое точное представление о ней мог бы дать нежный бутон моховой розы.

Но кто стоял выше всех сравнений в отношении изящества, элегантности и аристократической красоты, так это г-жа Коллар, которой было тогда тридцать два или тридцать три года и которая еще и сегодня, спустя пятьдесят пять лет, предстает перед моим мысленным взором вся в белом, окутанная красной кашемировой шалью.

Сегодня мало кто сохранил в памяти эту красивую, надменную и царственную хозяйку замка, однако многим из тех, кто читает эти строки, вспомнится прелестная баронесса фон Мартенс, настолько же очаровательная и остроумная, насколько чопорен и скучен был ее муж; умершая всего лишь несколько лет тому назад, именно она, как в физическом, так и в духовном плане, более всего унаследовала от матери.

Но многим вспомнится и прекрасная, нет, прекраснейшая г-жа Гapа́, которая на протяжении тридцати лет царила в гостиных Французского банка и которую даже теперь, когда она в своих вдовьих одеждах обрела убежище в Вобюэне, по-прежнему, несмотря на ее шестьдесят два года, называют тем именем, какое она носила двадцать лет тому назад и будет носить до конца своих дней.

Из этих трех прелестных подруг моей юности две уже умерли, в живых осталась лишь одна; за последние сорок лет я видел ее дважды, с перерывом в двадцать лет, настолько различны, а порой и противоположны ветры, которые гонят по свету живых существ, вышедших из одного гнезда.