Госпожа Лафарж. Новые воспоминания

Умиленная этой чистосердечной привязанностью юной послушницы, я ответила ей такой же искренней любовью. Я всегда оставляла для нее часть конфет и цветов, которые сочувствующие мне люди посылали в мои застенки. Я говорила ей, как прекрасна ее миссия милосердия, если только понимаешь, в чем она состоит, но, чтобы достойно исполнять ее, к ней нужно относиться с любовью.

Когда, опершись локтями о мое ложе, она просила рассказать ей о том мире, который ей уже не дано было узнать, я старалась разрушить сияющие феерии ее грез и как можно осторожнее предупредить ее о горестях и неприятностях той суетной жизни, обманчивые горизонты которой она видела сквозь волшебную призму несбыточного и неведомого.

Но, как только мое нравоучение заканчивалось, она с новой силой заводила прежнюю песню; беззаботная и легкомысленная, какой и полагается быть в пятнадцать лет, она смеялась над холодными доводами рассудка.

Ей казалось, будто она помнит, что каждый вольный голос поет и каждое время года на земле приносит свои цветы или свои плоды. Она говорила мне, что шипы бывают лишь на стеблях роз и что кресты уместны как в тени монастырских стен, так и в солнечных долинах. Я жалела ее: она была еще ребенком.

* * *

Вчера утром она вошла ко мне более озабоченной, чем обычно, и, не посмотревшись в зеркало, не похитив у меня фиалку, не ответив на мой воздушный поцелуй, бросилась мне в объятия: я заметила на глазах у нее слезы.

— Что с вами, дитя мое? — спросила я, сжав ей руку. — Случилось что-то досадное?

— Мне так скучно, хоть умирай!

— Хоть умирай? Постыдитесь, дитя мое! Если даже я, несчастная отчаявшаяся узница, живу, то неужто вы не можете сладить со скукой? Да у вас хандра разыгралась! А что с вами было бы, если бы ваше сердце кровоточило, как мое?

Юная послушница подняла на меня глаза и с неожиданной живостью промолвила:

— Я знаю, что несчастье убивает вас! Ну так вот, сударыня, — с этими словами она подошла к окну и раздвинула занавески, — посмотрите, как прекрасно солнце, как прекрасно голубое небо!

Я повернулась к окну. День, и в самом деле, выдался великолепный. Тысячи капелек росы, стекая по оконному стеклу, сверкали в солнечном свете как алмазы и словно впитывали в себя синеву небосвода.

— Ну как, — продолжила послушница, — красиво?

Я ничего не сказала в ответ, но она заметила слезу, скатившуюся по моей щеке, и воскликнула, хлопнув в ладоши:

— Это причиняет вам боль? Тем лучше! Значит, вы попытаетесь.

— Попытаюсь? О чем вы? Я вас не понимаю.