Госпожа леса (СИ)

Хвала богам, обеденный зал был пуст. Все гости заведения разошлись по своим комнатам, и теперь на первом этаже царили тишина и покой. В зале суетился подавальщик, тот самый шустрый парнишка, к которому вчера обращался Гарт. Он убирал со столов и напевал какую-ту пастушью песню, при этом пританцовывал и улыбался. Грязную посуду он ставил на поднос, а тряпкой стряхивал на пол крошки.

— Не подскажешь, любезный, где нам искать хозяина харчевни? — громко спросил у него Вэнд.

Подавальщик при виде вооруженных мужчин, внезапно появившихся среди ночи в заведении, вздрогнул. С опаской покосился на мечи в ножнах, но потом, вспомнив что-то, успокоился и кивнул.

— Сейчас позову, добрые господа, — поспешно ответил он и повернулся к кухне, — Эй, Боров-Уилл! Тут к тебе пришли.

Дверь, которая вела на кухню, звучно скрипнула, и из-за нее показался уставший хозяин заведения. В светлой рубахе с подкатанными рукавами, широких штанах и фартуке, о который Боров-Уилл вытирал жирные от пирога ручищи.

— Чего изволите, добрые господа? — спросил он, хмуря брови. Явно не ждал, что кто-то заявиться в столь поздний час.

— Мы хотели поговорить с тобой, — выступил вперед Вэнд.

Хозяин харчевни еще больше нахмурился.

— А о чем поговорить? — недоверчиво спросил он.

Но тут в разговор вмешалась Элинэя.

— Прости, что так поздно, Боров-Уилл, — произнесла она мягко, — но у нас срочное дело. И оно касается человеческой жизни. Не мог бы ты рассказать про уговор, который заключил с Медовой?

После этих ее слов хозяин харчевни побледнел и едва не оступился, когда делал шаг назад. Подавальщик даже кинулся к нему и подставил стул, но тот прогнал паренька на кухню. Пару мгновений смотрел исподлобья на Элинэю и ее спутников.

— Выходит, знаете про уговор?

Элинэя едва заметно кивнула.

— Ну, что ж, — протянул он неохотно, — так и быть, расскажу, потом повернулся, крикнул на кухню и попросил принести для мужчин эля, но они отказались, а для Элинэи — стакан молока.

— Спасибо, — поблагодарила девушка, когда перед ней поставили глиняный стакан подогретого молока, краюху теплого ржаного хлеба и мягкий сыр.

Тогда и начал свой рассказ Боров-Уилл.

— Пару лет назад я вернулся из города, там жил все эти годы, — махнул он рукой куда-то за дверь, — потом принял отцовское дело — эту харчевню и постоялый двор, — обвел он взглядом стены заведения, — тогда дела здесь шли плохо, воровали много. И кто трудился на отца, и кто останавливался на постой.

Он снова обвел заведение долгим пристальным взглядом, крепко задумался о своей беде, а после продолжил. И уже рассказал о том, как первое время пытался все уладить собственными силами. Как гонял воришек, уволил кухарку и прогнал из харчевни, да так, что вся деревня видела и смеялась. Как сам пытался все делать: и на кухне, и в обеденном зале, и за работниками приглядывал. Да дела никак не шли, и становилось только хуже. Тогда-то он и решился просить о желании у Медовой. Еще в детстве слышал от матери про сделки, которые свершались у реки.

— Вот я и вышел в зимнюю ночь. В такую, как эта, — сказал Уилл, — как сейчас помню, небо затянуло и повалил снег. Тогда занесло дорогу, и никто не мог покинуть Медунцы.

Он горько усмехнулся и продолжил, понурив голову.

— Был у меня камушек. Нашел его как-то на берегу реки. Камушек, как говорят старики, с секретом.

Он покачал головой, недобро покосился в сторону двери, за которой лежал берег Медовой.

— Кинул его прямо на лед, на середину реки и попросил о желании.

— И о чем же попросил? — поинтересовался Вэнд.

— Известное дело, — кивнул Боров-Уилл, — за отцовское дело попросил. Вот и допросился…

Он тяжело выдохнул.

— Теперь страдаю от приступов, и с каждым годом становится все хуже. Ни один лекарь не может помочь.

Вэнд, Дан и Рив переглянулись. Сидели они мрачные после рассказа хозяина харчевни. И судя по выражениям их лиц думали об одном и том же.

Вскоре они распрощались с Боровом-Уиллом и вышли на улицу.

— Послушай, Элинэя, — обратился к ведунье хмурый северянин, — не знаю, связано это или нет, но Рен этой ночью также бросал камушек.

Элинэя резко остановилась и обернулась к нему.

— Также, говоришь?

Она взглянула на Дана и Рива, и те утвердительно кивнули.

— Мы играли вчера с одним мальцом в камушки. Так — от нечего делать. Он как раз сидел у реки и раскладывал свои камушки, зазывал поиграть.

Элинэя слушала внимательно, не перебивая.

— Рен выиграл у него, и малец отдал ему камень. Сказал, чтобы Рен бросил его в реку и попросил о желании у Медовой.

«Так вот, как вершится этот уговор», — подумала Элинэя.

Бросила взгляд на реку и на берег, на котором по-прежнему горели факелы. Там, среди белого снега, освещенного янтарным огнем, стояли малец и какая-то старая женщина. Протягивала она мальчишке завернутый в чистую тряпицу кусок капустного пирога и большущие рукавицы — мальцу точно не по размеру.

— Вот, это рукавицы моего деда, — приговаривала женщина, — возьми их, Кириан, и носи. Рукам будет теплее.