…Князь уже разделся до нижней рубахи и холщовых штанов. Сказать, что набросился на еду — не сказать ничего. Лорин с удивлением смотрела, как стремительно убывают ломти мяса, а сама думала о том, как недолговечна и хрупка людская природа. Стефан ел молча, да и у нее не было желания говорить. Потом Лорин заглянула в гардеробную, нашла чистую одежду, и они отправились вниз, к основанию замка, туда, где глубоко в подземной пещере бил горячий источник и текла подземная река.
Она любила это место. Магия, объединившись с природой, вырыла в скальной породе большую, шагов десять в диаметре, чашу. Теперь она была полна теплой, щекотно пузырящейся воды, и погрузиться в нее с головой было самым настоящим человеческим удовольствием.
Лорин сложила чистую одежду на камень, встретила недоумевающий взгляд Стефана.
— Что?
— Ты собираешься купаться со мной? Здесь?
Лорин передернула плечами. Начинается.
— Я не сделаю воду отравленной, не беспокойся.
Тем временем костюм из кожи виверны второй кожей скользнул к ногам. Стефан торопливо отвернулся. В тот миг Лорин очень, ну просто невыносимо хотелось подойти к нему со спины, обнять, почувствовать под тканью рубахи упругое тело. Может быть, даже куснуть — совсем чуть-чуть, играючи… но вместо этого она вздохнула и, сперва присев на край нерукотворной чаши, соскользнула в воду. Защекотали кожу пузырьки подземного газа, Лорин нырнула с головой — а когда вынырнула и вытерла глаза, поняла, что Стефан по-прежнему стоит, отвернувшись. Крикнула:
— Можешь раздеваться, я не смотрю… скромняшка.
Но все-таки смотрела. На крепкие плечи. На широкую, мускулистую спину и узкие бедра. На стройные ноги…
Лорин скрипнула зубами и поплыла к противоположному краю чаши. Снова поднимало голову опасное желание — прижаться к нему и пить, пить до дна, до последнего удара сердца. Сколько их было таких, молодых и красивых? Сотни. Но отчего-то зацепил именно этот, убийца Эйвана и урожденный некромант.
— Здесь тепло, — прозвучал из-за спины спокойный голос.
— Подземный источник, — повторила Лорин, — здесь я тоже согреваюсь и становлюсь такая же теплая, как и вода.
— А под солнцем ты не согреваешься?
— Я не люблю солнечный свет. Я ж вампир, госпожа Пустошей, ты забыл?
Облокотившись о шершавую каменную плиту, Лорин сквозь ресницы наблюдала за князем — благодаря сложному механизму из зеркал и нескольких жаровен здесь было довольно светло. Он несколько раз нырнул, затем вымыл голову, поплескал в лицо. Желание подойти и слизнуть капли, сверкающие на его коже, стало почти неодолимым.
Лорин не стала больше бороться с собой. К чему?
Нырнула, подплыла к Стефану со спины и, став на ноги, мягко обняла его за плечи. Втянула носом аромат его кожи, собрала губами воду, стекающую по позвоночнику. Почувствовала, как под пальцами окаменели мышцы.
— Лорин, — хрипло сказал князь, — не надо.
— Почему? — промурлыкала она и потерлась щекой о гладкую кожу спины, — возьми меня. Здесь. Я чувствую, ты хочешь.
— Нет.
Лорин отпрянула. Попятилась.
Как противно, больно, унизительно…
Да что ж она делает? Упрашивает этого человека сделать то, ради чего многие бы друг другу глотки перегрызли?
— Почему? — зло повторила она, — потому что я неживая? Потому что… это то немногое, что мне осталось? Чтобы ощутить тепло, чтобы не забывать, что я еще человек?
— Ты не человек, — едва слышно ответил князь.
Судорожно вздохнув, Лорин двинулась к краю чаши. Глаза жгло. Горло стиснуло стальным обручем. Подтянувшись на руках, она быстро выбралась и, не заботясь об одежде, шагнула в сторону выхода из подземелья.
— Лорин? — он все же окликнул ее.
Вампирша обернулась и рассмеялась, размазывая по щекам кровавые разводы.
— Что тебе, княже? Я иду к тем, кто меня согреет! К тем, у кого просто нет выбора!
Стефан, стоя по грудь в воде, молча смотрел на нее, и Лорин уже знала, что он видит: перемазанное кровью лицо, полыхающие алым глаза и острые белые клыки, которыми так удобно разрывать человеческую плоть.
В самом деле, не человек.
Глава 8. Господин Пустошей
Солнце палило немилосердно. Большую клеть, сделанную из толстых жердей, изрядно потряхивало на ухабах. Зоринка, которой приходилось каждый раз униженно клянчить у работорговцев воду, сделала то единственное, что пришло в голову: оторвала кусок подола от рубахи, порвала его на части. Одну повязала себе на манер косынки, другой прикрыла лицо Демену, а третью пустила на бинты, чтобы прикрыть рану от назойливых мух.
При этом, правда, работорговцы могли беспрепятственно любоваться ее бедрами, но Зоринке было наплевать. Хорошо, что рубаха оказалась такой широкой — хватило на все, что задумала.
Она сидела на полу клети, прислонившись спиной к жердям. Демен все еще не приходил в себя, и она уложила его набок, голову — себе на бедра, и аккуратно придерживала, чтобы не трясло.