Госпожа Смерть. История Марии Мандель, самой жестокой надзирательницы Аушвица

Йоханну Лангефельд, предшественницу Марии в лагерях Равенсбрюк и Биркенау, выдали Польше в том же транспорте. Маргит вспоминает о Лангефельд: «Она носила белые чулки и высокие туфли. Ни среди нацистов, ни среди всех немцев другого такого человека было не найти»¹.

По прибытии в Монтелюпих Лангефельд и Мандель были направлены на работу на открытом воздухе в тюрьме и вокруг нее. В канун Рождества 1946 года Йоханна и Мария получили задание убраться в личной квартире директора. Маргит прекрасно это помнит.

За день до святой ночи 1946 года [канун Рождества] Марии разрешили работать за пределами тюрьмы – в личной квартире директора. Мария пошла на работу вместе с обер-надзирательницей из Аушвица Лангефельд. Они мыли окна, уже стемнело, и вдруг Лангефельд убежала [сбежала], и ее не поймали. Ей необычно повезло, она была необычайно везучей².

Мы не могли ее найти! Нам пришлось искать ее по всему вокзалу [безлюдному, потому что это был день перед Рождеством], и я замерзла³. Стоял сильный мороз. После этого немцам не разрешили работать, и нам пришлось всю зиму просидеть в камерах⁴.

Лангефельд, убегая по холодным и заснеженным улицам Кракова, нашла убежище в монастыре, где связалась с польской католической организацией. Впоследствии она долгое время скрывалась, появилась в Германии в 1957 году и умерла в 1975 году без дальнейшего судебного преследования⁵.

В дополнение к шумихе, вызванной побегом Лангефельд, некоторые заключенные были расстроены тем, что Мандель получила постоянную работу. Один из бывших заключенных Аушвица пожаловался чиновникам на чудовищность преступлений Марии. Из-за этого, а также из-за побега Лангефельд, ее приговорили к длительной изоляции в камере. 16 апреля 1947 года бывший комендант Аушвица Рудольф Хёсс был повешен в Аушвице, а в конце апреля начались допросы Марии. Она по-прежнему находилась в одиночной камере.

Маргит поместили в соседнюю камеру с несколькими другими женщинами:

– Каждый вечер, когда воздух был чистым, мы разговаривали друг с другом через печное отверстие. Я жалела Марию и всегда утешала ее⁶.

После нескольких месяцев одиночного заключения заключенные заметили, что Мандель становится тяжело. Начальник тюрьмы, обеспокоенный тем, что ему поручено поддерживать заключенных нацистов в хорошей форме до суда, спросил Марию, кого из сокамерниц она хотела бы видеть в камере. Она выбрала Маргит. Маргит до сих пор вспоминает об этом с радостью и гордостью: «Она попросила обо мне!»⁷

Появление товарища помогло Марии выйти из депрессии, а для Маргит, которая была счастлива воссоединиться с подругой, это принесло и другие плоды.

Я пришла сюда с очень сильными прыщами, появившимися в подростковом возрасте. В двадцать пять лет я думала, что худшее уже позади, но как бы не так – скорее наоборот. Лицо пострадало не сильно, но спина и плечи выглядели ужасно. Я показала Марии, и она была потрясена тем, как плохо я выглядела… Мне постоянно требовалось [получать] из прачечной кусок шелкового белья, и каждый день Мария натирала мне спину своей мочой, и мне становилось лучше. Я была ей очень благодарна и никогда этого не забуду. Даже когда у нас совсем ничего не было, Мария всегда знала, как помочь⁸.

Глава 70 Время мучительно тянулось

В конце концов Марию и Маргит перевели в камеру на четырех человек, и из-за переполненности тюрьмы им пришлось спать по двое на одной койке. Нижнюю койку занимали Маргит и Эрна Боден, а верхнюю – Мария и Тереза Брандль. Маргит до сих пор видит, «как Мария сидит на этой кровати – с уложенными волосами»¹. В камере висело распятие; также было окошко в жестяной раме, которое едва открывалось сверху. «Но там была только стена, а жесть была такой кособокой, что мы могли видеть только немножко [света], днем или ночью»².