Встав на путь сочетания легальных и нелегальных средств борьбы, В. И. Ульянов боролся внутри партии как с экстремистами-бойкотистами, так и с правыми оппортунистами, меньшевизмом и считал необходимым использовать думскую трибуну для революционной пропаганды в целях свержения царизма. Но парламентарный путь к власти он полностью исключал. Учредительное собрание вещь хорошая, но только после свержения самодержавия, утверждал В. И. Ульянов. На этих позициях он оставался в годы думской монархии вплоть до 1917 г. Во время дискуссии о принятии участия в выборах и в Третью и Четвертую Думу он придерживался своего взгляда, хотя многие члены партии имели противоположное мнение.
Весь ход жизни подтверждал необходимость учета жизненных реалий. Дальнейшие шаги премьера только укрепили Ленина в его оценке действенности столыпинского режима. Ленин понял Столыпина и его политику быстрее и правильнее, чем либералы и эсеры, которые считали его врагом конституционных порядков, а Думу — фальшивым парламентом. В начале 1909 г., споря с эсерами, Ленин писал: «Называть III Думу картонной опереточной Думой есть образец… крайнего недомыслия… разгула пустой революционной фразы… В России эпохи III Думы конституция менее фиктивна, чем в России I и II Думы». Отсюда его формулу «конституционное самодержавие» мы рассматриваем как синоним «думской монархии».
Это историко-теоретическое отступление совершенно необходимо для объяснения феномена социал-демократической фракции в Думе. Партия, не признающая Основных законов, призывающая к свержению власти, получила свое представительство в Думе. В. И. Ульянов-Ленин внимательно следил за работой всех дум, для депутатов-большевиков писал тексты речей и запросов. Его оценки думской деятельности делают ему честь как историку-правоведу.
Но чтобы беспристрастно оценить эти работы, надобно вначале воссоздать объективную картину, воссоздать, описать деятельность всех четырех Дум и на этой основе оценить суждения и суровые (часто оправданные) приговоры. К сожалению, богатая советская историография не содержит подобных исследований, шли не от исторических реалий к выводам, а, наоборот, на основе доктрины, догмы судили историю. Используя известный афоризм К. Маркса, скажем, что Гегеля вновь надлежит перевернуть с головы на ноги. Конец XX в. стал концом доктринерства, еще одним очередным превращением науки (единственно верной) в утопию, но это не конец истории, как заявил один американец японского происхождения.
1
2
Полностью, дословно3
Впоследствии председатель первого Временного правительства после революции 1917 г.4
(Быть) в курсе (какого-то) дела5
Переворот, заговор (6
«Хорошо, господа, я скажу вам также, как мадам де Севинье сообщила своей дочери о тайном браке Людовика XIV: бьюсь об заклад на сотню и даже тысячу — вы не догадаетесь, что происходит» (7
Неожиданная развязка (8
«Король умер, да здравствует король!» (9
10
Визирование царских указов, которое перешло к Столыпину (Трепов вскоре умер от разрыва сердца, не перенеся немилость императора).11
Ленин опровергал «кадетофилов», считавших, что Дума может обеспечить созыв Учредительного собрания. По его мнению, это могут сделать революционные Советы рабочих — как органы, штабы восстания и вместе с тем «зародыши» новой власти (ПСС. Т. 13. С. 324).Вторая Дума
Правительственная программа (П. А. Столыпин как реформатор)
Император и премьер
Позиция императора Николая II по важнейшим вопросам внутренней политики, как уже говорилось, была изложена им в специальной записке — директиве премьеру в связи с подготовкой указа о роспуске Первой и созыве Второй Думы, в которой подчеркивалось, что «все дальнейшие заботы мои, как отца о своих детях, будут направлены к справедливому обеспечению крестьян землею».
Одновременно царь просил премьера: «Прошу вернуть мне телеграммы, отправленные мною по случаю роспуска Думы».
Точно так же он поступал и в отношении своих телеграмм и записок, посылаемых Витте, Коковцову, Трепову… Царь уничтожал документы, свидетельствовавшие о его колебаниях. Поэтому в «царской кухне» большой политики не все поддается раскрытию.
В центре императорского внимания остается, как видим, аграрнокрестьянский вопрос, имеющий два аспекта: защита собственности, пресечение волнений, поджогов дворянских усадеб («иллюминаций», по кадетскому определению) при одновременном «отеческом попечительстве».