Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Закон о военно-полевых судах, которому предшествовал длинный перечень террористических актов, вводил в качестве временной меры особые суды из строевых офицеров по рассмотрению дел, где преступление было очевидным. Предание суду происходило в пределах суток после акта убийства или вооруженного грабежа; разбор дела мог длиться не более двух суток; и приговор приводился в исполнение в 24 часа; между преступлением и карой проходило, таким образом, не более трех-четырех дней. Это была суровая мера. Она действовала около года. За этот год жертвами терактов стало около 800 убитых и примерно столько же тяжелораненых. За год действия военно-полевых судов приговорено ими к смерти 680 человек. В полном смысле: «око за око», «мне отмщенье, и аз воздам». В августе, за декаду до правительственного сообщения о введении военно-полевых судов, было покушение на Столыпина, взорвана его дача, тяжело ранен сын премьера, дочери грозила ампутация ноги.

Подкладка этой крутой меры обнаружилась только в 1924 г., когда в «Красном архиве» было напечатано письмо Николая II Столыпину от 12 августа 1906 г.: «Непрекращающиеся покушения и убийства должностных лиц и ежедневные дерзкие грабежи приводят страну в состояние полной анархии. Не только занятие честным трудом, но даже сама жизнь людей находится в опасности. Манифестом 9 июля было объявлено, что никакого своеволия или беззакония допущено не будет, а ослушники закона будут приведены к подчинению царской воле. Теперь настала пора осуществить на деле сказанное в манифесте. Посему предписываю Совету министров безотлагательно представить мне: какие меры признает он наиболее целесообразными принять для точного исполнения моей непреклонной воли об искоренении крамолы и водворения порядка.

12 августа 1906 г. Николай.

P. S. По-видимому, только исключительный закон, изданный на время, пока спокойствие не будет восстановлено, даст уверенность, что правительство приняло решительные меры, и успокоит всех».

«Повеление государя, — свидетельствует В. А. Маклаков, — шедшее вразрез с тем, что собирался делать Столыпин, не первый и не последний пример той роковой роли, которую играл государь в его неудаче. Письмо, очевидно, кем-то подсказано; оно не соответствует слогу государевых писем. Но это не важно. Столыпин предписание все же исполнил, несмотря на свои личные взгляды и заявления»¹¹.

В. А. Маклаков, превосходно знавший Столыпина, ибо был его постоянным оппонентом в Думе, неточен в заявлении, что царь заставил премьера совершить действия, шедшие вразрез с его собственными взглядами. Факты говорят по меньшей мере о существенной близости позиций императора и премьера. Причем именно в вопросах о необходимости самых суровых мер наказания царь принимал советы Столыпина. Так, в декабре 1906 г., после неудавшегося повторного покушения на него, адмирал Ф. В. Дубасов просил Николая II о помиловании тех, кто в этом участвовал. П. А. Столыпин высказался против, и царь ответил Дубасову (4 декабря 1906 г.): «Полевой суд действует помимо Вас и помимо Меня; пусть он действует по всей строгости закона. С озверевшими людьми другого способа борьбы нет и быть не может. Вы Меня знаете. Я незлобив: пишу Вам совершенно убежденный в правоте моего мнения. Это больно и тяжко, но верно, что, к горю и сраму нашему, лишь казнь немногих предотвратит моря крови и уже предотвратила». (Последние слова — от «к горю и сраму нашему» — процитированы государем из письма П. А. Столыпина.)

По-видимому, первоначально царь склонялся к тому все же, чтобы исполнить просьбу Дубасова; желая морально поддержать пострадавшего, он произвел его в полные адмиралы. Сделать большее не решался, не посоветовавшись с премьером. Но последний проявил жестокость. Он писал царю 3 декабря: «Ваше Императорское Величество. Если долг генерал-адъютанта Дубасова побудил его просить милости для покушавшихся на его жизнь, то мой долг ответить на вопрос Ваш: „Что вы думаете?“ — всеподданнейшею просьбой возвратить мне его письмо и забыть о том, что оно было написано. Мне понятно нравственное побуждение Дубасова, но, когда в Москве мятежники покушались на чужие жизни, не он ли железною рукою остановил мятеж? Тяжелый, суровый долг возложен на меня Вами же, Государь. Долг этот, ответственность перед Вашим Величеством, перед Россиею и историею диктует мне ответ мой: к горю и сраму нашему лишь казнь немногих предотвратит моря крови; благость Вашего Величества да смягчает отдельные, слишком суровые приговоры, — сердце царево, — в руках Божьих, — но да не будет это плодом случайного порыва потерпевшего!»¹²