Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Приведенные факты свидетельствуют, что первая неудача премьера (крах замысла коалиционного кабинета) имела глубинные корни. Власть и общество разделяла пропасть, конфронтация, уходящая корнями к декабристам, «Колоколу», народовольцам; даже Партия народной свободы, стоящая за нею научная элита в борьбе за конституцию, правовой строй нарушила закон. (Закон жесток, но он закон!) Премьер, желавший быть конституционным, и оппозиция, называвшая себя конституционной демократией, не нашли взаимоприемлемого консенсуса.

«А между тем оба врага были друг другу нужны, — свидетельствует В. А. Маклаков, лидер умеренных кадетов. — Было ошибкой государственной власти воображать, что она одна может все при пассивном послушании населения. И общественность поддалась иллюзии, когда думала, что государственный аппарат ее талантам только мешает. Они дополняли друг друга. Власть грешила пренебрежением к „правам человека“; а общественность не давала себе отчета в объеме тяжелого долга, который лежал на „государственной власти“, для борьбы с антисоциальными инстинктами человека, ленью, эгоизмом, равнодушием к государственной пользе. Только власть могла дать реальную силу общественности, не делая ее преддверием революции; только поддержка общественности делала из государственного аппарата национальную власть, а не подобие военного оккупанта.

Представители государственной власти, как люди ответственные и более опытные, раньше общественности поняли необходимость их совместной работы. Отсюда разочарование их от неудачи подобных попыток, в то время как общественность с „легким сердцем“ переговоры старалась сорвать, грозя „отлучением“ тем, кто согласится „врагам“ помогать, и видя потом в их неудаче оправдание своей тактики и доказательство своей проницательности».

Эту принципиальную разницу в позициях конфронтирующих сторон можно видеть в финале переговоров Столыпина. Он констатировал их неуспех, кораблей не сжигал и никого не винил. 26 июля «правительственное сообщение» объяснило, что «желание правительства привлечь на министерские места общественных деятелей… встретило затруднение вне доброй воли правительства и самих общественных деятелей». Можно ли было мягче сказать? Но «общественные деятели» нашли нужным возразить и на это. Ну как в настоящей войне, где всю ответственность за кровь всегда возлагают на противную сторону.

Письмом в редакцию «Нового времени» Шипов, Львов и Гейден объяснили, что сообщение правительства якобы было неверно: «Поставленные ими условия не были приняты председателем Совета министров». Но ведь и принять «эти условия», смахивающие на ультиматум, премьер не мог, а если бы все же принял, царь немедленно отправил бы Столыпина на длительный отдых без пенсии и мундира. Дело было не в личностях участников переговоров, даже не в их политическом направлении, а в самой «профессии». Столыпин ведь не случайно подчеркивал в ответном письме, что в программе между ними большого разногласия нет. Общественность в помощи ему отказала, потому что не хотела себя компрометировать соглашением с ним. Она хотела все делать сама и одна; пользы от соглашения с прежнею властью она не понимала. Это — все та же идеология, которая предписывала ей требовать превращения Думы в полновластное Учредительное собрание, Верховного суверена. Только в 1917 г. кадетская либеральная «элита» поняла, что это значило — взять все в свои руки.

Вспомним и другое, а именно: еще за десять лет до падения монархии в первых рядах оппозиции видим мы те же лица (Гучков, Милюков, Львов), которые образовали впоследствии ядро Временного правительства и вылетели из последнего через два месяца. Это говорит о многом, позднейший опыт помогает более правильному пониманию их позиции в междумский сезон.