Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Но и в лагере власти был тоже общий фронт, который шел не только против революции, но и против либерализма как ее союзника. Премьер об этом знал, открыто заявляя о либерализме кадетов. И в лагере власти не решались разъединить этот фронт, чтобы не обессилить себя перед врагом. Потому и опасались тех кандидатов в министры, с которыми сговориться о реформах было возможно, этот импульс страха шел от государя, и с тем из его «окружения», которые не принимали конституционного строя; к ним после 1905 г. примкнули и правые демагоги. Эти два противоположных фронта питали и укрепляли друг друга. Как либеральная общественность зависела от приверженцев «революции», так передовые представители власти зависели от внушений, которые им давал государь и его окружение. Было безнадежной задачей примирить фронт «власти» с фронтом «общественности». Соглашение могло состояться только при условии распадения и того и другого. Нужна была новая комбинация, ее-то и пытался безуспешно провести Столыпин. «Мы» и «они» вплоть до 1917 г. оставались в состоянии острой конфронтации.

Оценивая ситуацию в стране к исходу 1906 г., император писал своей матери (11 октября): «Слава Богу, все идет к лучшему… Сразу после бури большое море не может успокоиться». 17 октября он отмечал в своем дневнике: «Годовщина крушения (царского поезда в Борках в 1888 г.) и мучительных часов прошлого года! Слава Богу, что оно уже пережито!» Это знаменательные строки. Знать, подписание конституционного манифеста воспринималось царем как страшный кошмар, наподобие катастрофы в Борках, подкосившей богатырское здоровье его отца.

«Революция? Нет, это уже не революция, — говорил П. А. Столыпин корреспонденту „Журнала“. — Осенью в прошлом году можно было говорить с некоторой правдоподобностью о революции… Теперь употребление громких слов, как анархия, жакерия, революция, — мне кажется преувеличением». И добавлял: «Если бы кто-нибудь сказал в 1906 г., что через год, в 1907 г., Россия будет пользоваться нынешним политическим строем, — никто бы этому не поверил. Теперешний режим превзошел своим либерализмом самые широкие ожидания».

Но общественность («они») думала совсем иначе. Известная ленинская оценка событий, принятая за основу периодизации исторического процесса, исходит из признания 1907 г. как рубежа, как окончания революции. Волна массовых выступлений резко спала, но зато число терактов резко возросло. «Убийства приняли совершенно анархический характер. Людей убивали „за должность“; убивали тех, до кого легче было добраться; убивали городовых, иных стражей порядка и общественной безопасности, убивали и администраторов, популярных среди населения, — а цель революции отодвигалась все дальше».

«Революционное движение породило полную разнузданность подонков общества», — признавал старейший авторитетный и либеральный «Вестник Европы». Оно действительно вырождалось и разлагалось. Сомнения проникали даже в его верхи, что ярко описано в романе «сверхтеррориста» Бориса Савинкова «Конь бледный»: его герой, признавший, что можно убивать «для дела», приходит к допущению убийства «для себя» и в итоге кончает с собой.

В этих условиях премьер шел на выборы и созыв Думы, надеясь с ее участием полностью успокоить страну и провести реформы.

Программа правительства и выборы в Думу

25 августа в газетах появились одновременно два знаменательных документа: обширная программа намеченных правительством законодательных мер и закон о военно-полевых судах.

«Революция борется не из-за реформ, проведение которых почитает своей обязанностью и правительство, а из-за разрушения самой государственности, крушения монархии и введения социалистического строя», — говорилось в правительственном сообщении.

В перечень намеченных реформ входили: свобода вероисповеданий; неприкосновенность личности и гражданское равноправие; улучшение крестьянского землевладения; государственное страхование рабочих; реформа местного самоуправления, реформа местного суда; реформа средней и высшей школы; введение подоходного налога; объединение полиции и жандармерии и пересмотр закона об исключительном положении. Упоминалось также об ускорении подготовки Поместного собора русской православной церкви и о том, что будет рассмотрен вопрос, какие ограничения евреев, «как вселяющие лишь раздражение и явно отжившие», могут быть немедленно отменены.