Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Показательна в этом отношении позиция академика В. О. Ключевского, который своими трудами подвел исторический фундамент под конституционные реформы. В качестве эксперта он участвовал в работе особых совещаний и в обсуждениях, одобрявших Основные законы и другие правовые акты николаевской конституционной реформы. Профессор передал протоколы совещания своему бывшему ученику, лидеру кадетов П. Н. Милюкову, который широко их использовал в своих статьях. Протоколы петербургского совещания кадеты опубликовали за рубежом. Эти действия известного историка не были случайными. Он был членом кадетской партии, от которой баллотировался в Первую Государственную Думу (неудачно), он был избран в Государственный Совет от Академии наук и университетов, но отказался от мандата «лорда», разделяя позицию руководства кадетов, настаивавших на упразднении верхней палаты. В открытом письме в редакцию газеты «Русские ведомости», объясняя мотивы своего отказа, академик писал, что принцип назначения половины членов Госсовета императором ставит половину «лордов» по избранию в ложное положение, лишая их свободы и независимости при обсуждении вопросов государственной жизни. Ключевский осудил роспуск Государственной Думы, а когда узнал о маневрах Столыпина, о приглашении А. Ф. Кони в состав кабинета, обратился к своему близкому коллеге со специальным посланием (21 июля 1906 г.): «Известие о вступлении Вашем в мин[истер]ство Столыпина давит меня как кошмар, и я пишу в надежде, что этот кошмар с меня спадет. Вас не призвали в Государственный] Совет, где Вы больше, чем любой из общественных деятелей, наиболее страшных для прав[итель]ства, могли бы внести луч света государственной мысли и порядка в сбродный хаос дилетантов или реакционеров. Теперь Вас тянут в состав кабинета, распустившего Думу в неотложную минуту ее работы. Внимательно присматриваясь к дея[тельнос]ти этой Думы, я б[ыл] принужден признать два факта, которых не ожидал, ее бесспорной консолидации в народном сознании как на самый надежный орган верх[овной] власти и потом бесспорной умеренности господствующего настроения, ею проявленного. Это настроение авторитетного в народе учреждения неизмеримо умереннее той революц[ионной] волны, которая начинает заливать страну, и требования Думы — это самое меньшее, чем может быть достигнуто бескровное успокоение страны. Поэтому поддерживать Думу является делом практического] патриотизма, вопросом политической] тактики, а не стратегии. Теперь дело идет уже не о требованиях бывшей Думы, а о [существовании] единственного высшего учреждения, которому верит народ. Поддерживать прав[итель]ство в такую минуту — значит помогать осуществлению той идеи заговора, которую разрабатывает двор и власти, ибо государственных идей без непрерывного содействия Думы они осуществить уже не могут. Простите великодушно, что я взял на себя смелость написать Вам эти строки. Я не вмешивался бы в Ваше решение, если бы меньше Вас уважал. Дея[тельно]сть Кони касается всякого русского человека, и всякий русский в иной час может позволить себе в нее вмешаться»⁹.

Конечно, письмо раскрывает глубинные мотивы отказа Шипова, Кони, Гучкова войти в кабинет Столыпина. Однако подобные документы еще не являются доказательством безупречности действия партийных лидеров. Тот же Ключевский весьма критически относился к деятельности Милюкова, считая его человеком ограниченным, лишенным политической дальнозоркости, проницательности. И вместе с тем встал на защиту своего ученика, оказавшегося в тюрьме на исходе 1905 г., обратился к всесильному фавориту генералу Д. Ф. Трепову с просьбой освободить Милюкова и вернуть захваченные у последнего документы Петергофского совещания, ему не принадлежащие. В другом письме с аналогичной просьбой к члену Государственного Совета академику князю С. Д. Шереметеву, с которым был близок, работая в Археологической комиссии, Ключевский писал, что более всего тревожится за семью и жену Милюкова (дочь ректора Духовной академии, друга историка). «О самом Милюкове я выскажу — и со знанием человека — одно: он не из худших в своей рати. Это наивный, тяжеловесный, академический либерал, в действиях своих даже глупый, а не вояк[а] искушенный и неуловимый. В заблуждениях своих такие, как Милюков, все же хранят нечто культурное и благомыслящее, на что у меня есть данные бесспорные»¹⁰.

Действия Милюкова, в особенности позднейшие, в дни падения монархии, подтвердили правоту Ключевского. В то же время, как видим, кадеты постоянно действовали «на грани фола», нарушая закон, используя в своих целях завоевания власти левые радикальные силы в Думе и вне ее. Премьер это знал, учитывал.