Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Поясняя свое отрицательное отношение к предложению премьера, авторы писали: «…мы готовы отдать все свои силы служению родине. Но мы полагаем, что намеченная Вами политика постепенного приготовления общества к свободным реформам маленькими уступками сегодня, с тем чтобы завтра сделать большие, и постепенного убеждения его в благих намерениях правительства не принесет пользы и не внесет успокоения. Реформаторство правительства должно носить на себе печать смелости и ею импонировать обществу. Поэтому мы считаем единственно правильной политикой настоящего времени открытое выступление правительства навстречу свободе и социальным реформам, и всякая отсрочка в этом отношении представляется нам губительной. <…> В этих целях, по нашему мнению, необходимо, чтобы в высочайшем рескрипте на имя председателя Совета министров, при назначении в кабинет лиц из среды общественных деятелей, было возвещено, что мера эта имеет своею целью осуществление необходимого взаимодействия правительственных и общественных сил.

Мы полагаем, что из 13 лиц, кроме председателя Совета министров, входящих в состав кабинета, должно быть не менее семи лиц, призванных из общества, сплоченных единством политической программы. Между этими лицами должны быть распределены портфели министров: внутренних дел, юстиции, народного просвещения, земледелия, торговли, обер-прокурора Святейшего синода и государственного контролера.

Главою кабинета должны быть Вы. Вновь образованный кабинет должен обратиться к стране, кабинет должен заявить, что он подготовил к внесению в Государственную Думу целый ряд законопроектов по важнейшим очередным вопросам государственной жизни, и в том числе проект земельного устройства и расширения крестьянского землевладения, в целях которого правительство не остановится и перед принудительным отчуждением части частновладельческих земель в случаях необходимости, установленных местными землеустроительными учреждениями. Одновременно с организацией нового кабинета мы признаем необходимость, что высочайшими указами государя императора было приостановлено произнесение приговоров смертной казни до созыва Государственной Думы и дарована амнистия всем лицам, привлеченным к ответственности и отбывающим наказание за участие в освободительном движении и не посягавшим при этом на жизнь людей и чужое имущество.

Вновь образованный кабинет должен неотложно выработать законопроекты, регулирующие пользование правами и свободами, возвещенными 17 октября, и устанавливающие равенство перед законом всех российских граждан, и представить их на высочайшее утверждение для введения их в действие временно, впредь до утверждения законопроектов Государственной Думой. В то же время правительство должно прекратить действие всех исключительных положений.

Мы считаем совершенно необходимым, в целях успокоения страны, приступить возможно скорее к производству выборов и созвать Государственную Думу не позднее 1 декабря 1906 г.».

Шипов и Львов проявили больше реализма, чем ранее Милюков и Муромцев в аналогичных переговорах с властью, они делали многие уступки. В их письме не было речи об Учредительном Собрании, о «четыреххвостке», не было и принципиального отвержения «коалиции» с бюрократическим миром, и «отвода» лично против Столыпина. Уступлено было даже в том, на что сначала так «горячо» ополчились Шипов и князь Львов, — проведении законов временно, без представительных учреждений. Это как раз то, что хотел сделать Столыпин и против чего они поначалу так горячо возражали.

Если бы кадеты предложили такую программу в октябре 1905 г. Но обстоятельства с тех пор изменились. В той форме, в которой эта программа теперь предлагалась, она не могла быть Столыпиным принята. Письмо ставило условием исполнение уже неприемлемых, властью отклоненных требований: амнистия, приостановка смертной казни, снятие исключительных положений и непременно принудительное отчуждение земель, производство новых выборов. Принятие правительством этих требований, после роспуска Думы, было равносильно правительственной капитуляции и прозвучало бы как запоздалое извинение перед ней, распушенной как раз за эти «грехи». Это означало бы выполнение совета, который раньше давал Милюков: просто вернуть прежнюю Думу. Такую политику, конечно, можно было и пропагандировать, даже осуществлять. Но не Столыпин, распустивший Первую Думу, мог сделать ее своей.