Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Однако если посмотреть, как она была им исполнена, то увидим, что он гораздо лучше умел ставить задачи, чем их разрешать. Непредвиденные трудности возникли уже на первых порах движения к избранной цели, заставляя на ходу корректировать свои действия. Первые разочарования ждали нового премьера на переговорах с общественными деятелями при формировании кабинета министров.

Формирование кабинета. Первая крупная неудача

П. А. Столыпин хотел подчеркнуть конституционное направление своего кабинета и потому привлекал в его состав нескольких известных общественных деятелей. Так, в министры земледелия намечался Н. Н. Львов, торговли — А. И. Гучков, юстиции — академик А. Ф. Кони, обер-прокурором Синода предполагалось назначить Ф. Д. Самарина. Были и другие замыслы, намечались иные кандидатуры (Д. Н. Шипов, Г. Е. Львов и др.).

Но из переговоров с этими кандидатами ничего не вышло. Умеренные общественные деятели ставили слишком большие требования (пять министров из «общества» и опубликование их программы от имени всего кабинета); Ф. Д. Самарин, более правый, заявил о своем несогласии с общим курсом премьера.

Избранники премьера признали законным роспуск Думы, а Г. Е. Львов был единственным, кто в Выборге отказался подписать воззвание, тогда как другие (С. А. Муромцев, Л. И. Петражицкий), даже считая его антиконституционным, присоединились к большинству подписантов. Д. Н. Шипов открыто не оправдывал роспуск Думы, но был известным лидером умеренных земцев. Как оппонент Милюкова, Столыпин стремился учесть все эти обстоятельства, подходил индивидуально к отбору возможных кандидатов в министры своего кабинета и все же потерпел фиаско. Встает вопрос о причинах неудачи. Один ли премьер виновен?

12 июня Шипов по поручению Столыпина был вызван из Москвы в Петербург, но, узнав, зачем вызвали, отказался поехать. Он не простил Столыпину роспуска Думы. Отказ не обескуражил Столыпина. 15 июля, через неделю после роспуска Думы, он официально пригласил Шипова с князем Львовым, якобы для переговоров о продовольственной помощи населению. Шипов догадался, что это предлог. Но уклоняться было нельзя, и он приехал. Столыпин перешел прямо к делу.

«Как только мы вошли в кабинет, — вспоминает Шипов, -П. А. Столыпин обратился ко мне со словами: „Роспуск Думы состоялся; как вы теперь относитесь к этому факту?“ Я ответил, что мое отношение к этому факту известно и что я остаюсь при своем убеждении. После моей реплики П. Столыпин сказал: „Я обращаюсь к вам обоим с просьбой войти в состав образуемого мной кабинета и оказать ваше содействие осуществлению конституционных начал, возвещенных Манифестом 17 октября“. Он им раскрыл, что предполагал сделать, используя междудумье. „Для успокоения всех классов населения нужно в ближайшем же времени дать каждой общественной группе удовлетворение их насущных потребностей и тем привлечь их на сторону правительства. Делу поверят скорее и больше, чем словам“»⁶.

Как на пример «насущных потребностей крупных общественных групп» он указывал на крестьянский вопрос, вопрос о старообрядцах, о приказчиках, что было позднее проведено им по статье 87. Был упомянут и вопрос о «равноправии евреев». Это была программа Столыпина, которая могла бы быть базой для дальнейших переговоров. Но не стала. Можно было сокращать или увеличивать список неотложных законов, которые Столыпин хотел провести, вводить в них поправки и изменения и т. д. Но и Шипов, и князь Львов «горячо возражали против самого плана», доказывали, что никакие мероприятия, нуждающиеся в законодательной санкции, не могли быть осуществлены помимо законодательных учреждений; недоумевали, как правительство может предрешать помимо народного представительства, какие реформы должны быть проведены в жизнь и т. д.

По словам Шипова, весь разговор был «беспорядочный; происходил при большом возбуждении обеих сторон», которые «часто перебивали друг друга». Неудивительно, что первая встреча результата не дала. В таком важном и ответственном вопросе ограничиться «беспорядочным разговором» было нельзя, и 17 июля, чтобы зафиксировать положение, Шипов и Львов написали письмо премьеру. В нем, как передает Шипов, они говорили от имени своих политических друзей и единомышленников, той «разумной части» либеральной общественности, которая была в меньшинстве и на земских съездах, и в Государственной Думе, и не шла за Милюковым, за кадетским руководством. Можно было надеяться, что это политическое прошлое отразится в их письме и соглашение с премьером станет возможным. Но эта возможность не реализовалась.