Избрание выборщиков происходило в январе. В обеих столицах кадеты сохранили свои позиции, хотя голосов за них сильно поубавилось. Победили они и в большинстве других крупных городов. Гораздо более пестрыми были результаты по губерниям. Крестьяне выбирали в Думу тех, кто обещал землю без оговорок и проволочек. С другой стороны, среди землевладельцев проявилось резкое поправение. Одни губернии посылали в Думу трудовиков, а другие — умеренных и правых. На Волыни симпатии крестьян завоевал Союз русского народа, опиравшийся на поддержку православной церкви. Центральные губернии дали наиболее правый результат, поволжские — наиболее левый. Кадеты потеряли почти половину своих мест, октябристы, напротив, усилились. Правые в Москве получили на 1/3 больше голосов, а в Петербурге — на 1/3 меньше. Вторая Дума была Думой крайностей, в ней громче всего звучали голоса социалистов и крайних правых. Но за левыми депутатами уже не чувствовалось, как прежде, могучей революционной волны. Выбранные крестьянами «на всякий случай» — авось исхлопочут землю, — они не имели реальной поддержки в стране и сами удивлялись своей многочисленности: 216 социалистов на 500 человек! Это не соответствовало их реальному весу в обществе, но было вполне объяснимо.
Когда эти цифры стали известны, вспоминает депутат-кадет В. А. Маклаков, разочарование политических партий было всеобщим. Могли ли главные победители — левые — радоваться? Они знали отлично, что революционная волна убывала, что до нового подъема ее еще очень далеко, а к конституционной работе они не готовились. Кадеты были разбиты, вышиблены из привычной комбинации союза с более левыми. Чтобы спасти и сохранить эту Думу, надо было идти совсем новым путем, создать иное большинство; но руководители партий и их пресса не привыкли признаваться в ошибках.
Что же замышлял в это время Столыпин? Ведь именно он оказался на выборах главным побежденным. А он не был ни уступчив, ни гибок… Поползли слухи, что Думу распустят раньше первого ее заседания или искусственно придумают и создадут предлог, чтобы ее распустить. Правые торжествовали заранее: это значит, будет доказана непригодность конституционного строя для России. Все слухи оказались неверными, каковы бы ни были мотивы Столыпина, на путь роспуска Думы он не ступил, учел урок выборов и сделал единственный правильный вывод. Опыт конституции необходимо довести до конца: не распускать и не провоцировать избранной Думы, попытаться с нею работать, и прежде всего согласиться с кадетами, которых сам еще недавно преследовал.
Об этих его намерениях тотчас пронюхали справа. Лев Тихомиров записывал в своем дневнике 8 февраля: «Правительство решило всячески ухаживать за кадетами и Думой, лишь бы добиться ее союза с властью».
Чрезвычайное законодательство
Правительство Столыпина решило приступить к законодательной деятельности, считая, что политический конфликт не должен долее задерживать проведение насущных реформ. В нормальное время принятие новых законодательных актов согласно 87-й статье Основных законов, разрешающей в промежутке между сессиями Государственной Думы проведение только неотложных мер, было бы спорным с правовой стороны; но в переходный период, когда законность еще не отлилась в окончательные формы, образ действий Столыпина был оправданным. Он исходил из убеждения, что реформы помогут стабилизировать положение в стране, устранят главные причины недовольства населения.
Война и революция задержали как минимум лет на пять проведение насущных преобразований, подготовленных работой местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности, комиссий по оскудению центра и Особых совещаний под председательством С. Ю. Витте и И. Л. Горемыкина. Положение крестьянства за последние годы не улучшилось, что создавало удобную почву для революционной пропаганды в деревне — этой «последней ставке» революции. Надежда, однако, оставалась: ее питала проделанная правительством предварительная работа, в результате которой был собран обширный материал для законодательного решения насущнейшей из проблем — аграрно-крестьянского вопроса.
Для привлечения крестьян на сторону революции левые партии — принципиальные сторонники крупного хозяйства — обещали крестьянам раздачу помещичьих земель и этим «купили» их поддержку на выборах.