Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Подлинная причина роспуска Думы была в отказе кадетов — ведущей фракции левоцентристского большинства — произнести «слово»: осудить политическое насилие, террор одновременно с осуждением военно-полевых судов (по существу, всех форм внесудебных расправ). Это обнаружилось еще во время обсуждения проблемы. Дело же по обвинению социал-демократической фракции в подпольной деятельности и в разложении войск только обострило всю проблему; ведь без осуждения любых расправ нельзя серьезно говорить о построении правового государства. Уже в Думе перед ее роспуском комиссия Кизеветтера поставила под сомнение доброкачественность некоторых улик, был поднят вопрос о провокаторе, проникшем в окружение руководства социал-демократической фракции, бывшем правою рукою депутата Озола. Но и эти факты ничего не меняют по существу. К провокаторам типа Азефа, Малиновского, Багрова примкнула еще одна зловещая фигура.

Кадеты упорно отказывались осудить террор и убийства — в этом была суть дела. П. Н. Милюков признает: «Завязался узел, развязать который было чрезвычайно трудно», разрубить можно было, по его словам, только свалив министерство Столыпина или распустив Думу. О возможности третьего варианта он прямо не говорит, не признает, что фактически от позиции кадетов в вопросе о терроре зависело будущее: «Я не мог не видеть, что на этом вопросе решается судьба Думы»¹⁰.

Пытаясь спасти Думу, Столыпин пригласил Милюкова на «доверительную беседу», открылась возможность «сговориться с премьером». Встретились в Зимнем дворце, где после покушения жил премьер. Он прямо поставил условие, вспоминает Милюков, что если Дума осудит «революционные убийства», то правительство ее не распустит, а кадетская партия будет полностью легализована. Милюков вначале «несколько опешил», а оправившись от неожиданного предложения, заявил, что в момент борьбы его партия не может «стать на позицию своих противников (имея в виду правительство), которые сами оперируют политическими убийствами», что для партии «слово осуждения есть вопрос политической тактики» и т. п. Доводы, надобно прямо сказать, притягивались, пристраивались искусственно, обходя суть дела, и чести такие приемы спора профессору не делали. Премьер уловил все это и обратился к Милюкову уже не как к предполагаемому руководителю Думы, а как к автору политических статей в органе партии «Речь»: «Напишите статью, осуждающую убийство, я удовлетворюсь этим». Поколебавшись, Милюков принял предложение с условием, что статья выйдет без его подписи; Столыпин согласился (стиль Милюкова был хорошо известен). Тогда лидер кадетов выдвинул еще одно условие, мол, принимает предложение в предварительном порядке, ибо должен посоветоваться с руководящими членами партии. Столыпин принял и это условие. Премьер шел на компромисс, искал его, лидер кадетов увертывался всячески — только так и можно оценить их беседу. Произнести «слово» кадеты явно не хотели.

Из Зимнего дворца Милюков сразу же поехал к Петрункевичу за руководящим указанием. «Наш старый вождь, выслушав мой рассказ, проговорил: „Вы, мол, погубите не только личную репутацию, но и партию увлечете за собой“». Опять забота о чистоте белых риз перечеркивала реальную возможность политического компромисса. Статья, обещанная премьеру, не появилась. И Столыпин сделал вывод. «Я только теперь понимаю какой», — меланхолично замечает эмигрант Милюков¹¹. Поздновато он прозрел.

Роспуск Думы был объективно предрешен. «Революция объективно закончилась», — писал П. Б. Струве в «Русской мысли». Еще продолжались террористические акты, все менее отличаясь от простых уголовных убийств; аграрные волнения снова усилились с открытием Второй Думы; но даже Ленин, на конференции социал-демократов, признавал, что «революционной ситуации» больше нет. Это сознавала и власть. Пора было подвести итоги переломных лет, пора было переходить к деловой повседневной государственной работе. Проведение в жизнь крестьянской реформы, переустройство армии с учетом уроков японской войны — все это требовало спокойной обстановки. Но ни со Второй Думой, ни при новых выборах по прежнему закону этого замирения нельзя было достигнуть¹².

Вторая Дума вроде старалась не дать правительству предлога для роспуска. Когда правые внесли запрос об умысле на жизнь государя¹³, кадеты вместе с ними голосовали за резолюцию, выражающую живейшую радость по поводу того, что заговор был своевременно раскрыт. А с другой стороны, уже после прекращения действий военно-полевых судов кадеты и польское коло вновь вносили запросы по прежним приговорам, стараясь подчеркнуть свое отрицательное отношение к политическим расправам.