Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

16 апреля при обсуждении в Думе вопроса об очередном призыве новобранцев в армию в закрытом заседании один из социалистов, Зурабов, заявил (цитирую по «смягченной» стенограмме): «Армия будет великолепно воевать с нами, и вас, господа, разгонять, и будет терпеть поражения на востоке». Девяносто лет назад депутаты встретили этот выпад против армии криками: «Россия оскорблена, оскорблена армия! Вон его!» Председатель прервал оратора и поставил вопрос об удалении его из зала заседаний — левые в знак протеста покинули зал. Председателя поддержали правые; польское коло и кадеты — но это еще не было полным разрывом Партии народной свободы с левыми⁷.

Через несколько дней вскрылись факты о прямой причастности некоторых депутатов-социалистов к нелегальной террористической деятельности (к «военной организации социал-демократической партии»). Дума оспорила улики, представленные властями, образовала особую комиссию под руководством профессора Кизеветтера и отказалась до окончания ее работы лишить депутатов неприкосновенности.

В Думе премьер заявил о необходимости лишить за антиправительственную деятельность всю социал-демократическую фракцию мандатов. Кадеты настояли на передаче этого вопроса в комиссию Кизеветтера, заявляя, что можно наказать лишь отдельных депутатов, но не фракцию в целом. 3 июля был объявлен Манифест о роспуске Думы, о введении нового избирательного закона. В то же утро депутаты социал-демократы были арестованы и осуждены вскоре на каторгу (до 5 лет).

* * *

В Манифесте о роспуске содержалась резкая негативная оценка законотворческой деятельности Думы; в нем говорилось: «Выработанные правительством нашим обширные мероприятия Государственная Дума или не подвергла вообще рассмотрению, или замедляла обсуждения, или отвергала». Манифест написан Столыпиным⁸. Тем удивительнее, что оценка Думы односторонняя, а подлинная причина ее роспуска (отказ от осуждения терроризма и открытой поддержки революционной нелегальщины) вовсе не указана.

Вторая Дума существовала всего 103 дня, включая Пасхальные праздники. За этот срок много законов подготовить, утвердить нельзя, тем паче что внесенные правительством документы были, по свидетельствам бывших депутатов, весьма сырыми и требовали серьезной доработки, шлифовки; затребованные в этих целях материалы давали весьма неохотно, ссылаясь на служебные тайны, приглашать экспертов и получать информацию из внеправительственных источников вообще запрещалось. Произошло открытое столкновение на этой почве Столыпина с Головиным. Работа Думы постепенно налаживалась, и к концу ее законодательная деятельность увенчалась принятием 243 законопроектов (большинство, правда, застряло в Госсовете). Но клич «Беречь Думу!» начал давать результаты. В думских комиссиях уже было завершено рассмотрение ряда важных законов, как то: о местном суде — его даже начали 28 мая слушать на пленарном заседании, о «местном самоуправлении», о неприкосновенности личности. Речь шла об обсуждении острых проблем государственной жизни России⁹.

Одним из важнейших аспектов сложных отношений Госдумы и правительства, их открытой конфронтации было стремление Столыпина ограничить законодательную инициативу Думы, повернув ее работу исключительно в русло обсуждения законопроектов, внесенных его правительством, а также поставить под контроль и работу думских комиссий по доработке проектов. Поэтому он и запретил «посторонним лицам», даже приглашенным Думою в качестве экспертов («сведущих лиц»), доступ в Таврический дворец, равно как и получение дополнительных материалов думскими комиссиями от органов местного самоуправления, земств, городских дум и пр. Думские комиссии должны были довольствоваться исключительно правительственной информацией.

После столкновения с Головиным по вопросам права на внеправительственную информацию и особенно после отказа Думы осудить террор Столыпин, как свидетельствует Крыжановский, поручил последнему продумать меры об изменении некоторых статей Учреждения Госдумы, с тем чтобы правительство полностью регулировало порядок прохождения его законопроектов через Думу и Совет, определяя очередность их обсуждения, устанавливая для оного сроки, нарушение которых влекло бы за собою право правительства своею властью вводить в жизнь еще и не принятые проекты. Эти намерения Столыпина говорят о росте авторитарных тенденций в верхних эшелонах власти, так что роспуск Думы не был явлением случайным. Но как ни был недоволен Думою премьер, а поводов для этого она давала предостаточно; на упразднение конституционных начал, на прямое превращение Думы в совещательный орган он все же не пошел и царю того делать не советовал. Практика подсказала иной путь: резкое изменение состава Думы путем пересмотра избирательного закона.