Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

«Принудительного отчуждения» Столыпину бояться не приходилось; для этого был бы нужен новый закон, которого Государственный Совет не пропустил бы. А что касается до мер по 87-й статье, уже проведенных, то есть до совершившейся передачи земель Крестьянскому банку для распродажи крестьянам, то что значило бы «отменить» эту меру? Вернуть эти земли в «казенные ведомства»? Не продавать их крестьянам? Но крестьянство уже знало, что эти земли для них. Они в Думе предъявляли запрос, почему с распродажей земель медлят? Почему переселения на них не организуются? Дума не могла решиться отменить эти меры. Роспуск на этой почве крестьянского сочувствия в ней не привлек бы, и это она хорошо понимала. Ведь крестьяне уже не просили, а требовали.

Потому даже и в этой специальной группе законов правительству нельзя было серьезно опасаться принципиального противодействия Думы, не говоря уже о том, что до решения этого вопроса не дошли еще даже в комиссиях.

Вторая Дума 5 апреля образовала Аграрную комиссию и постановила передать в нее все материалы. Тем не менее на пленарном заседании споры продолжались, хотя они были бессмысленны. Столыпин в беседах с депутатами (Маклаковым, Челноковым, Гейденом и другими видными оппозиционерами) предупреждал, что, если Дума поднимет руку на его аграрную реформу, он ее немедленно распустит. В думских кругах стало известно, что и государь настаивает на скорейшем роспуске Думы («пора кулаком трахнуть!»).

На заседания Аграрной комиссии, бывшей в руках оппозиции, представители правительства не приглашались. Но Столыпин и без того знал, что все аграрные проекты оппозиции несовместимы с его реформой. 10 мая он заявил в Думе, что проекты левых ведут к разрушению государства, левые «предлагают нам среди других сильных и крепких народов превратить Россию в развалины <…> Россия не развалится, она обновится, улучшит свой уклад, пойдет вперед». В этом заявлении Столыпин раскрыл общую связь аграрной реформы с утверждением правового строя — «где достаток, там и просвещение, там и настоящая свобода», вот почему нужно дать землю крестьянину. В кулуарах Думы говорили, что, когда Столыпин создаст своих крепких мужиков, он даст им какие угодно свободы⁴.

Прения по аграрному вопросу завершились весьма своеобразно. Дума приняла решение прения прекратить, передав правительственные законопроекты для рассмотрения в думскую комиссию. Но при этом Дума не могла выработать какой-либо общей оценки, которая послужила бы руководящим указанием для работы в комиссии. С. Булгаков с горечью констатировал, что из материалов прений нельзя вынести какую-либо формулу, которая объединила бы Думу или хотя бы ее большинство, и Дума проголосовала за предложение, что «принимать какие-либо формулы не следует»⁵.

Фактически в прениях по аграрному вопросу боролись две тенденции, два подхода к его разрешению. Один отстаивал Столыпин — это путь укрепления фермерских хозяйств, другой — это поддержка артельно-общинных, кооперативных начал, или, как выражался С. Булгаков, «путь русского артельного социализма».

Положительный идеал С. Булгакова — это русский христианский социализм, начала которого он видел в исповедовании старых славянофилов, в почвенничестве Достоевского. Подчеркивая, что без духовности (патриотизма, православия, земских традиций святой Руси и т. д.) «нас не освободят и самые свободные политические формы, ибо сказано: „Где дух Господен, там свободы“». В аграрном вопросе С. Булгаков был очевидно близок к трудовикам, левым кадетам и прогрессистам. Подчеркивая, что «аграрный вопрос с христианской точки зрения решается только полной передачей земли в пользование тех, кто ее возделывает», передача земли в руки трудящихся (крестьянских обществ или товариществ) должна осуществляться постепенно, земли частновладельческие должны быть выкуплены за справедливую цену, что «должно оказывать всевозможное содействие к устройству крестьянских союзов в целях совместного ведения хозяйства, помогать хозяйственным кооперативам…». Естественно, что на позицию С. Булгакова большинство Думы встать не могло⁶.

Одобрив часть законов, введенных Столыпиным в междумский период, Вторая Дума отклонила два из них, связанные с действиями военных судов, применением чрезвычайных прав и пр., вызвав недовольство премьера, а еще более императора, что в конечном счете способствовало роспуску Думы. В Манифесте о ее роспуске было упомянуто, что Дума «не остановилась даже перед отклонением законов, каравших открытое восхваление преступлений и сугубо наказывавших сеятелей смуты в войсках».

На этом царском обвинении, послужившем причиной, скорее даже — официально объявленным поводом роспуска Думы, следует специально остановиться.