Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Рассмотрение бюджета на 1912 г. в думской комиссии, вспоминает В. Н. Коковцов, шло особенно мирно и гладко, почти без разногласий; разъяснения по отдельным сметам давал лично министр (он же предсовмина), в чем комиссия не без основания усматривала знак особого уважения и внимания к ее работе. Доклад комиссии был внесен на общее пленарное заседание без всяких разногласий с правительством как по доходам, так и расходам, и поскольку активное сальдо возросло до 800 млн рублей, то выводы были более благоприятные, нежели в прошлые годы. И министр финансов в объяснительной записке к проекту росписи, и председатель бюджетной комиссии октябрист М. М. Алексеенко особое внимание уделили итогам пятилетия (1907–1912) и не скупились на чрезвычайно отрадные сопоставления. Словом, речь Коковцова в Думе прошла в совершенно благожелательной обстановке, и все обещало очень мирное обсуждение бюджета. Но на второй день, 1 марта, неожиданно кадеты атаковали не столько саму роспись, сколько ее автора. Нападение открыл Н. Н. Кутлер (бывший товарищ министра). Он, по выражению Коковцова, нагромоздил «массу несообразностей и даже прямого вздора, и министру пришлось разъяснить всю бессмыслицу его критики». Затем выступил «постоянный оппонент» министра кадет А. И. Шингарев, который в четырехчасовой речи дал «беспощадную критику» всего, что дала работа Думы и правительства за пять лет их совместной работы по бюджету. Не утруждая себя цифрами, Шингарев завершил речь прямым обвинением думского большинства в соучастии правительству, в потворстве всем его антинародным действиям; имея в виду скорые выборы в новую Думу, Шингарев патетически восклицал, что народные избранники скоро предстанут перед избирателями без всяких достижений — «как пассажиры без багажа».

Коковцов с цифрами в руках без труда опроверг обвинения Шингарева и сошел с трибуны под оглушительные аплодисменты.

До полной победы было, однако, далеко, предстояло добиться одобрения полумиллиардного кредита на строительство еще четырех линкоров для Балтфлота; это была «малая морская программа». Вновь обострились дискуссии на тему, какой флот, какие базы и где они нужны России и зачем строить линкоры для «маркизовой лужи» (так называется восточная часть Финского залива и Кронштадта). Император перед отъездом на отдых в Ливадию принял Коковцова и повелел провести морскую программу через Думу и Госсовет, добавив: «Это дело так близко моему сердцу, что я заранее одобряю все, что вы придумаете, чтобы провести его в Думе». Он сказал также, что постарается подольше побыть в Крыму, ибо здесь, в столице, он «просто задыхается в атмосфере сплетен, выдумок и злобы». Что его «глубоко возмущает поведение Думы», в особенности отвратительная речь Гучкова по смете Священного синода (то есть разоблачение распутинщины). Император просил довести «до этих господ» выражение его высочайшего недовольствия. Недовольство Думой побудило государя отказать Родзянко в аудиенции перед отъездом и на его просьбе о приеме начертать резкий отзыв о председателе Думы.

Предсовмина, прочитав отзыв царя «об отвратительных речах этих господ», был, по собственным его словам, просто ошеломлен и понял, что «конфликт с Думой принимает печальную и вредную для государя форму и что на мне лежит обязанность отвратить его всеми доступными мне способами».

Во время очередного всеподданнейшего доклада Коковцов заявил императору, что нецелесообразно конфликтовать с Родзянко накануне обсуждения вопроса о кредитах на флот, Родзянко, наоборот, следует обласкать и он проведет кредиты и примчится с докладом о своем успехе; следует обласкать и председателя комиссии по бюджету, а «рассчитаться с кем следует можно будет попозже». Император согласился с этими доводами: «Вы правы, лучше не дразнить этих господ. Я найду другой случай сказать им то, что думаю об их выходках, и мне было бы особенно обидно сыграть в руку противников морской программы». В тот же день вечером Родзянко уже сообщил Коковцову, что император дал согласие его принять, что весь инцидент уже улажен, что император очень расположен к нему и не будет портить отношения с Думой и особенно с ее председателем. 12 марта 1912 г. император уехал в Ливадию, сказав на прощанье Коковцову: «Жалею вас, что вы остаетесь в этом болоте»⁴.

После отъезда императора вдохновленный его доверием Коковцов занялся проведением через Думу морской программы. «Государь, по его словам, относился к этому вопросу с далеко не свойственным ему вниманием, опасаясь, как бы не провалилось это дело». Подобные же опасения высказывал и морской министр И. К. Григорович, не очень полагаясь на свои силы, и знал, насколько упорно работает против этой программы А. И. Гучков.