Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Две последующие недели после открытия Думы ушли на формирование президиума. Октябристы требовали, чтобы старшим товарищем председателя Думы был бы избран князь В. М. Волконский, исполнявший эту роль в Третьей Думе. Но националисты, желая взять реванш за потерю кресла председателя, заявили, что они будут голосовать против Волконского (который формально был в это время беспартийным), что заставило князя снять свою кандидатуру, поскольку получить мандат от октябристско-кадетского большинства он считал для себя принципиально недопустимым. Лишь после того как националисты получили посты председателей в нескольких ключевых думских комиссиях, Волконский был избран. Остальные члены президиума, второй товарищ председателя и секретариат были выбраны из октябристов и прогрессистов. В президиум входили по Наказу: председатель, оба его товарища, секретарь и его первый зам, остальные пять товарищей секретаря не являлись его членами. Вторым товарищем председателя был избран князь С. Д. Урусов (позже стал Н. Н. Львов) — от прогрессистов; секретарем — октябрист И. И. Дмитрюков, а его замом — прогрессист В. А. Ржевский⁸.

Курс октябристов на «левение» продолжался, многие националисты расценили достигнутый при избрании президиума компромисс как свою победу. «В Думе дело, кажется, идет на поправку, — писал 25 ноября 1912 г. один из новоиспеченных лидеров националистов А. И. Савенко. — Октябристы сильно струсили. Правительственная „Россия“ каждый день громит их, говорит, что Дума не может существовать при условии блока октябристов с левыми. Октябристы чувствуют себя подавленными и идут на все уступки. Мы решили: в левый президиум не идти и взять реванш на комиссиях (этот реванш предложили нам сами октябристы). Места председателей комиссий мы поделим между нами и октябристами… Вот что значит дали два раза в морду». Аналогичную оценку непоследовательности октябристского «левения» давал «Громобой» Бобрищев-Пушкин в статье «Бессильная Дума»: «Октябристы было начали блестяще, но в конечном итоге „из внушительной манифестации“ получилась лишь манифестация собственного бессилия»⁹.

Кадеты решили свои первые шаги в Четвертой Думе начать с «левых» демонстраций. Они внесли несколько законопроектов о «свободах» (союзов, собраний), и в том числе законопроект о всеобщем избирательном праве. На этих законопроектах решительно настаивал Милюков. Партии народной свободы грозило забвение в народе, если она не продемонстрирует свой сдвиг влево.

Первые выступления октябристско-кадетского «конституционного» большинства вызвали резко негативную реакцию правой части Думы. Точно так же отреагировал на него и носитель верховной власти, сделав это в намеренно грубой для Думы и ее председателя форме. Один из осведомленных и близких к Родзянко чиновников думской канцелярии в письме от 18 ноября 1912 г. к своему постоянному корреспонденту («его превосходительству») подробно, со слов самого Родзянки, описывал, как проходил первый доклад председателя Четвертой Думы императору. «Вчера Родзянко был у государя, и сейчас же после приема вызвал Глинку (начальника думской канцелярии. — А. С.) и меня, чтобы поделиться своими впечатлениями. Каковы же оные. Царь не предложил Родзянко сесть и сам не сел — „небывалый прецедент“. Вся беседа, длившаяся 25 минут, прошла стоя. Когда Родзянко пожаловался царю на то, что выборы в Думу прошли под сильным давлением правительства и при вмешательстве в политику духовенства, в ответ ему было заявлено, что „даже в республиках правительство влияет на ход выборов“. Возражение Родзянки, что там это делается „в рамках законности, а у нас все законы были отброшены“, было встречено весьма холодно, и Родзянко, „заметив… что эта тема не встречает сочувствия государя… поспешил перевести речь на здоровье наследника“»¹⁰.

Оппозиционный дебют Думы был встречен резким недовольством правого лагеря, умеренным и противоречивым. Перспектива единой оппозиции стала еще более зыбкой, когда Дума перешла к центральному вопросу своей дебютной стадии — обсуждению правительственной декларации, зачитанной премьером В. Н. Коковцовым 5 декабря 1912 г.

При наличии в Думе «большой неразберихи» нет ничего удивительного, что отношения премьера с Думой складывались не лучшим образом. Как вспоминал Коковцов, «конец 1912 года весь ушел на весьма утомительные и не принесшие реальной пользы сношения с новой Думой… Ни на кого в Думе полагаться было невозможно… Всем хотелось власти, влияния, авансов со стороны правительства, и никто хорошенько не знал, чего же он хочет. О левых говорить не приходится. Рядом с кадетами народились прогрессисты, возглавляемые Коноваловым и Ефремовым. Те и другие считали ниже своего достоинства разговаривать с правительством вне чисто официальных отношений. Националисты заняли сразу же отрицательное положение. Октябристы побаивались усиления националистов и будировали (сердились. — Ред.) за понесенные ими утраты в лице Гучкова и др. Правые совсем забыли дорогу ко мне.