Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

Тройной коллега Савенко (по партии, фракции и «Киевлянину») В. В. Шульгин развивал ту же тему гораздо интереснее и острее. Обратив внимание депутатов, «что с совершенно разных скамей совершенно одинаково нападают на правительство», Шульгин дал этому следующее «простое», как он сказал, объяснение: «Правительство у нас сейчас, господа, не одно. У нас два или три правительства». Поэтому он будет «брюзжать не по адресу правительства вообще, а по адресу главы правительства». Премьер — «вот кто моя мишень».

Далее оратор уточнил, что причина «резко изменившегося отношения» к Коковцову со стороны националистов лежит не в декларации, в которой есть «очень много хороших и разумных вещей», а гораздо глубже: страна переживает глубокий кризис, который более всего поразил великорусские губернии: «Плохо с русским народом». «Мы не только безнадежно отстали от наших западных соседей», но и внутри самой империи «происходит страшная трагедия: мы отстаем от поляков, евреев, финнов, немцев и чехов… При этих условиях нужны героические усилия, чтобы вывести русское племя на путь. И вот этих героических усилий, этого творчества, этой вдохновенной личности, этого человека, который будет день и ночь сидеть и думать, что бы сделать в этом отношении, человека, которого я бы назвал, с вашего разрешения, политическим Эдиссоном, такового у нас нет… Вот, собственно говоря, что мы ставим в вину главе правительства, не отдельному министру, а именно главе, нет широты плана, нет размаха, нет смелости, а по условиям времени они нужны, сказали бы мы»²¹.

В какой раз встает перед Россией этот вопрос, как покончить с прогрессирующей отсталостью и нищетой «русского племени», то есть решить главную историческую задачу. Мало здесь рассуждений на тему, кто виноват. Нужно ответить на вопрос, что делать. С чего начать! По сути, Шульгин признал, что не только режим, но и элита не может предложить конструктивную программу. В таких условиях всегда возникает тоска по великой личности — будь то пророк, или великий монарх, или волевой президент — всегда упование на Великого, ожидания Мессии служат выражением бессилия, возлагать все надежды на великого человека — значит надеяться на чудо.

Но почему великая держава не имела «политических Эдиссонов», когда потребность в них так велика и остра? Шульгин дал понять, что таковым Эдиссоном был Столыпин. Многие вопросы, поставленные великим премьером, оставались нерешенными, а внесенные им законопроекты еще не были в полном объеме рассмотрены Думой. Почему? Эти вопросы Шульгин оставил без ответа. Позже, в книге «Дни», Шульгин признавал, что дворянство, к которому он принадлежал, изжило себя и порождать великих людей было уже не способно.

Единственной фракцией, продемонстрировавшей лояльность к Коковцову, была фракция П. Н. Крупенского. В письме от 3 декабря октябрист Н. А. Хомяков сообщал своему корреспонденту: «Дан наказ Крупенскому составить центр, ибо государь недоволен выборами, а роспуска Госдумы не хочет»²². Вместо октябристов правительством был намечен новый «центр», «демонстративно принявший вместе с этим именем также и поручение сорганизовать проправительственное большинство. Оправдывая свое название фракции „консервативных конституционалистов“, они выставили требование реформ на началах Манифеста 17 октября и дальнейших указов верховной власти». Излагая политическое и тактическое кредо «подлинного» консерватизма, Н. Львов говорил, что не считает консерватизм синонимом застоя: «Мы, консервативная партия, партия центра, исповедуем, что тогда, когда общество выражается решительно за реформы, когда мы с нашей государственной точки зрения считаем, что реформы необходимы, то их нужно дать, чтобы они не были взяты… не были вырваны радикальными течениями…»