Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг.

(Намек на Крупенского — Бессарабия.)

Кадет стал генералом втайне.
К обидам гордый лях привык.

(Намек на провал законопроекта о городском положении в Царстве Польском.)

Трудов не любит трудовик.
А «пролетарии всех стран»
Слились в один кавказский стан.

(Чхеидзе, Чхенкели, Скобелев — кавказские депутаты.)

Лишь прогрессист не знает критик:
Он — прогрессивный… паралитик³⁰

.

Ответ В. Н. Коковцова на критику был полон язвительности. «Когда будут завершены ваши дебаты, этого, конечно, я не знаю, — иронизировал Коковцов, — но не могу не обратить внимание на то, что находимся сегодня почти накануне вашего роспуска на рождественский вакат». Возможно, депутаты, вернувшись с каникул, и, подобно Антею, прикоснувшемуся к своей родной земле, захотят с новыми силами «начать бесконечную серию критических отзывов по программе правительства и нападок отчасти даже личного свойства на председателя Совета министров». Поэтому он, Коковцов, предпочитает выступить с ответом сегодня, а у депутатов впереди еще два дня, и у них, следовательно, есть полная возможность «направить в мое сердце новую тучу стрел в добавление к тем, которые были пущены с разных сторон в течение этих четырех дней». Ему, конечно, понятны и мотивы, которыми руководствуются его критики, и по-человечески он их понимает и не сердится: «старые бойцы» Третьей Государственной Думы стали во главе «новых дружин», которые надо «закалить… к будущим боям», пропустив через критический «шрапнельный огонь», и завоевать себе авторитет вождей. Со своей стороны «новые деятели» спешат перейти с «домашней сцены», где их выбирали в Думу, на широкую арену Таврического дворца. На хорах много публики. С думской трибуны выступает хотя и не «государственный Эдиссон», но все же глава правительства. «Как же этим случаем не воспользоваться… не подняться до верхнего регистра и не унестись в небесную высоту и с этой новой высоты вещать новые политические истины» и т. д. Затем, пройдя мимо требований общеполитической программы, премьер длинно стал отвечать на конкретные вопросы, поднятые в речах думских ораторов. По общим же вопросам, заявил Коковцов, «я отвечать вовсе не буду»³¹.

По декларации Коковцова были внесены 15 декабря 1912 г. четыре формулы перехода кадетов, прогрессистов, трудовиков и националистов. Формула трудовиков была в принципе неприемлема для фракций думского большинства. Формула националистов гласила, что Государственная Дума «не теряет надежды на то, что правительство вновь станет на путь твердой и ясной русской национальной политики», и тоже не могла рассчитывать на принятие. Кадеты постарались сделать свою формулу максимально приемлемой для партнеров справа, прежде всего октябристов, и включили в формулу фразы о началах Октябрьского манифеста, вовсе сняли лозунг ответственного министерства, довольствуясь расплывчатым пожеланием о «согласовании предположения правительства с ясно выраженной волей страны»³².

Октябристы проголосовали за формулу прогрессистов, где говорилось только о «началах» Манифеста 17 октября, без всяких «замков». Отказ от своей формулы председатель октябристской фракции Н. И. Антонов аргументировал с потрясающей непринужденностью: «Мы никакой собственной формулы не вносим, потому что мы находим, что те критические замечания по отдельным вопросам декларации правительства, которые мы хотели выразить, уже были разъяснены ораторами нашими — бароном Мейендорфом, Шидловским и Ковалевским». За формулу же прогрессистов октябристы голосуют потому, что там речь идет о Манифесте 17 октября и строгой законности, о чем говорится и в их программе³³.

На «рождественский вакат» думцы разъезжались, недовольные всем: Думой и собой, правительством и партнерами, собственными фракциями и партиями. «К сожалению, приходится отметить, — делал признание октябристский орган, — что на фоне вообще очень тусклой деятельности Четвертой Думы деятельность октябристской фракции была наиболее бледной». Ни в одном важном вопросе «со стороны октябристов не было ни одного яркого выступления»³⁴.