Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века

Н. Я. Бичурин также приводит интересное наблюдение: еще в XVII в. у монголов формально существовало многоженство, и лишь маньчжуры постепенно ввели единоженство, при котором законной являлась лишь одна жена, остальные имели статус наложниц[459]. Этот китайский обычай, надо полагать, был введен с целью уменьшить число возможных наследников улусов, титулов и воинских званий и, соответственно, более эффективного контроля над монгольской знатью. Не соглашается с ним Е. П. Ковалевский, отмечающий, что «многоженство существует в некоторой степени в Монголии», причем подчеркивает, что если первую жену монгол берет по воле родителей, то вторую (и следующих) уже выбирает сам; также он обращает внимание на традицию, согласно которой вдовец после смерти жены нередко женится на ее сестре[460]. О многоженстве монголов говорят и западные путешественники — в первую очередь, миссионеры, которые, естественно, осуждают этот обычай. Согласно их сведениям, первая жена всегда является главной и другие должны ей подчиняться. Впрочем, если Э. Р. Гюк и Ж. Габе говорят об этом обычае применительно ко всем монголам, то их коллега Ларсон, побывавший в Монголии полувеком позднее, упоминает, что лишь монгольские ханы и князья могут взять столько жен, сколько пожелают[461].

Во второй половине XIX в. в семейном праве монголов отмечается тенденция роста левиратных браков, которые ранее в Монголии не были широко распространены. Причиной тому стало все то же обеднение монгольского населения: молодые люди, лишенные возможности внести выкуп за невесту, вынуждены брать в жены вдов своих старших братьев[462].

Весьма показательным является замечание Н. Я. Бичурина[463], что монгольские женщины «мало уважают непорочность ложа»[464]. В некоторых же районах Монголии институт официального брака вообще не практиковался: мужчины и женщины жили, «так сказать, гражданским браком, пока не надоест обеим сторонам жить друг с другом». При этом если такая пара расставалась, имея детей, то они оставались с отцом, наследуя его статус — опять же по обычному праву монголов[465]. А. М. Позднеев упоминает женщину, у которой было восемь детей, которых их отцы впоследствии разобрали по своим хошунам[466].

Ц. Жамцарано подчеркивает, что подобные отношения были характерны лишь для Северной Монголии — Халхи, а не для Южной[467]. Это наблюдение подтверждается и рассказом Я. П. Дубровы: дочь одного из северомонгольских князей-гунов находилась в интимных отношениях с юношей из соседнего рода, а когда он осмелился обратиться к ее отцу с просьбой отдать любимую ему в жены, князь приказал посадить незадачливого любовника в колодки, а дочь постарался поскорее выдать замуж за подходящего человека. При этом он так спешил заключить брак, что сыграл свадьбу, не дожидаясь приезда дочери, которую он на время отослал в ближайший монастырь[468].

В семейной жизни жены, как правило, выполняли всю домашнюю работу (забота о скоте, уборка, приготовление пищи, шитье и починка одежды и проч.), тогда как мужчины только пасли скот и несли службу, а в остальное время бывали в гостях или просто сидели, куря трубки и беседуя друг с другом[469]. Однако при этом женщина была практически равна с супругом в принятии решений о ведении хозяйства и распоряжении имуществом. Тем не менее формально все договоры заключал всегда глава семейства, в том числе и о взятии кредита у китайских торговцев-ростовщиков[470]. У правящей элиты изредка практиковалось «раздельное проживание» супругов — в случае, когда за монгольского правителя выдавалась замуж маньчжурская принцесса, не привыкшая к кочевому укладу жизни. Наиболее яркий пример подобного рода приводят французские миссионеры Эварист Регис Гюк и Жозеф Габе, побывавшие в Монголии в 1840-х годах: один монгольский князь женился на императорской дочери и занял весьма высокое положение при дворе в Пекине, однако постоянно выражал желание вернуться в родные степи, тогда как его жена, напротив, приходила в ужас от перспективы жить в диких степных условиях. В результате было принято компромиссное решение: князь с супругой уехали в его владения в Монголии, но для дочери императора был выстроен целый город по китайскому образцу, и она жила в привычных условиях — во дворце и в окружении большой свиты[471].

Шведский ученый и путешественник Свен Гедин отмечает, что у монголов женщины пользовались большей свободой, чем в мусульманском мире: имели право есть вместе с мужчинами, не закрывать лица и проч.[472] А. В. Потанина отмечала также, что монголы «никогда… не бьют ни жен, ни детей»[473].