Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века

Развод у монголов имел широкое распространение и мог быть осуществлен по инициативе любого из супругов. Так, девушка, которую родители выдали замуж насильно, имела право покинуть супруга в течение трех дней после свадьбы[474]. Развод был достаточно прост и не создавал никаких ограничений для вступления в другой брак. Обе стороны сохраняли свое имущество, а жена, в частности, имела право на возврат приданого. Кроме того, в ряде случаев при разводе, как и при заключении брака, супруг был обязан уплатить некоторую компенсацию бывшей жене и ее семейству[475].

Правда, если муж прогонял жену, он лишался права требовать внесенный за нее выкуп; если же жена уходила сама, то часть выкупа ему возвращали[476]. Любопытно, что супружеская измена не считалась правонарушением (равно как и добрачная связь невесты) — более того, как отмечали исследователи, подобная практика была традиционно широко распространена среди монголов. Аналогичным образом муж мог не давать развода по причине нелюбви к нему жены — в таком случае жена могла сказаться больной и уехать к родителям, которые старались в таких случаях добиться развода — нередко путем обращения в третейский суд[477].

Вполне возможно, что упомянутое путешественниками «падение нравов» у монголов во многом было связано с присутствием в монгольских пределах значительного числа китайцев. Чтобы китайские торговцы и ремесленники не поселялись на территории Монголии, маньчжурские власти запрещали им привозить с собой семьи, поэтому многие из них обзаводились монгольскими наложницами, которые жили отдельно от них, в юртах, вне городских стен[478]. Маньчжурские чиновники, следовавшие по служебным делам через монгольские земли, также нередко пользовались интимными услугами молодых монголок из кочевий, в которых останавливались на ночлег[479].

Во второй половине XIX в. этот запрет сохранялся: китайцам в Монголии запрещалось привозить с собой собственных жен[480], равно как и жениться на монголках — так маньчжурские власти обеспечивали кратковременность пребывания своих подданных в монгольских пределах: «Так как мужчине без женщины, конечно, скучно, то обыкновенно всякий, проживший в Маймачине три года, возвращается на родину и заменяется другим»[481]. Соответственно, упомянутая выше практика сожительства таких китайцев с монголками, продолжалась и в рассматриваемый период, причем после отъезда своих сожителей такие монголки нередко превращались в проституток[482]. Я. П. Дуброва упоминает, что китайские торговцы брали себе в сожительницы 10–12-летних монгольских девочек, давая родителям взамен 2 брикета кирпичного чая, а пару лет спустя отдавали их собственным работникам как слишком «старых»[483].

В связи с этим путешественники неоднократно обращали внимание на подобные межнациональные союзы и потомство от них. Согласно Я. П. Шишмареву, «гражданские браки» между монголками и китайцами были настолько распространены, что использовался даже специальный термин для потомства от этих браков: такие дети назывались «эрлицзи» («двуутробные») и приписывались к хошуну матери[484].

Что касается наследственных правоотношений, то, опираясь на записки исследователей, их можно разделить на публично-правовые и частноправовые. К первой группе относились вопросы наследования статуса правителей, в особенности дзасаков, т. е. носителей административной власти — ханов аймаков и князей хошунов. Формально власть должен был наследовать старший сын владетельного князя, однако de facto принцип майората не действовал, и каждый князь был вправе назначать своего наследника, при этом таковым не обязательно являлся именно старший сын: наследовать статус князя мог любой из сыновей или другой представитель рода по мужской линии, формально избираемый хошунным съездом[485].

Мог наследовать пост правителя (причем не только хошунного князя, но и хана аймака) даже малолетний сын или другой родственник предыдущего — в таких случаях за него фактически управляли его заместители (туслагчи) или другие чиновники, а сам он вступал в должность по достижении совершеннолетия, т. е. 18 лет[486]. Наступление совершеннолетия, впрочем, не всегда означало переход реальной власти в руки наследника: по сведениям В. Ф. Новицкого, некоторые князья и в совершеннолетнем возрасте продолжали находиться под контролем собственных чиновников[487].

Обязательным требованием для признания прав наследования была явка такого наследника в Пекин для официального утверждения его императорским указом (что было, в общем-то, простой формальностью, потому что фактически решение о признании прав наследника принимала Палата внешних сношений — Лифаньюань)[488].