Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века

Но если жители Чахара, Ордоса, Тумэта и др. все же пользовались определенными льготами и привилегиями, то еще одни обитатели Внутренней Монголии жившие между северными и южными монголами, суниты — напротив, являлись самыми бесправными жителями Монголии, которых притесняли и местная знать, и маньчжуры, не предоставляя никаких льгот и привилегий. Так, когда русская духовная миссия, сопровождаемая Е. Ф. Тимковским, прошла Халху и вошла в улусы сунитов, последним пришлось сопровождать ее не только без всякого вознаграждения, но и питаться в пути за собственный счет[592].

Как уже отмечалось выше, в XVIII в. маньчжурские власти активно взялись за возрождение системы дорожных станций и, как следствие, восстановление самих путей сообщения, причем начали это как раз с Южной Монголии. Первыми «пострадали» от этой политики, опять же, суниты: С. Рагузинский в 1726 г. упоминал, что на них была возложена повинность по предоставлению русскому посольству подвод[593]. А столетие спустя Южная Монголия уже вся была покрыта сетью дорог, вполне пригодных для передвижения путешественников и торговых караванов, что отмечали и сами же русские торговцы, весьма критично оценивавшие состояние транспортной инфраструктуры в Северной Монголии[594].

При этом организация пользования услугами многочисленных почтовых станций во Внутренней Монголии была поставлена гораздо лучше, чем в Халхе. Согласно Ц. Жамцарано, право на них подтверждалось наличием у чиновника или гонца пайцзы — металлической дощечки, свидетельствующей о статусе и полномочиях ее обладателя, что являлось традицией, сохранившейся со времен империи Чингис-хана[595].

Южные монголы несли еще одну специфическую повинность в пользу цинских властей. В регионе выделялись специальные пастбища для императорских стад верблюдов, коров, лошадей и проч. Ряд семейств чахаров из поколения в поколение работали смотрителями этих стад («йо-му») и должны были возмещать за свой счет потери в поголовье. Значение этих пастбищ подчеркивалось тем, что областью, в которой они располагались, управлял даже не монгольский князь, а китайский вице-губернатор. Поначалу, несомненно, эта повинность была связана с вышеупомянутой политикой «сбережения сил монгольского народа»: эти семейства считались освобожденными от несения всех прочих повинностей, получали жалованье 12 лан серебра в год (их начальник (дарга) — 24 лана) и, кроме того, могли пользоваться шерстью баранов или верблюдов, ездить на лошадях при выполнении своих обязанностей и т. д.[596] Со временем же смотрители даже научились получать прибыль «за счет императора», обменивая с китайцами за небольшие деньги хороший скот на плохих и старых животных. При этом количество голов скота не уменьшалось, и императорские ревизоры не имели оснований привлекать смотрителей к ответственности[597].

Правовое регулирование экономических отношений.Интеграция южных монголов в имперское пространство осуществлялась и в отношении их жизненного уклада: цинские власти всячески стремились привязать их к земле и в результате распространить на них статус китайцев-земледельцев, в том числе и обязанность платить все налоги и сборы, взимаемые с последних[598]. Еще в последней трети XVIII в. академик Иоганн Готлиб Георги отмечал, что монголы, уже давно пребывавшие под китайским владычеством, «пришли напоследок в такое убожество, что принялись за земледелие, к которому китайцы всеми мерами их поощряют»[599]. Его коллега Иоганн Петер Фальк сообщает, что аналогичным образом маньчжуры заставили заниматься земледелием и только что покоренных ими ойратов (переселенных ими после разгрома в южномонгольские области)[600].