Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников. Монголия XVII — начала XX века

Учитывая, что родители жениха и невесты сами определяли размер подарка, путешественники подчеркивали, что брак представлял собой «гражданско-правовую сделку», при заключении которой четко регламентировались личные и имущественные права сторон[630]. Правда, наряду с традиционным моногамным союзом, путешественники отмечают и более экстравагантные формы отношений мужчин и женщин. Например, Ч. У. Кемпбелл, констатируя распространенность сожительства без заключения брака как привычный обычай, вспоминает, что встречал женщину с двумя мужьями, что было необычно, но не вызывало нареканий со стороны окружающих. При этом англичанин язвительно замечает, что эта женщина была «единственным мужчиной» в семье[631].

Распределение обязанностей между мужьями и женами в Южной Монголии также практически не отличалось от их отношений в Халхе. Точно так же женщины заботились о скоте и доме, тогда как мужчины навещали знакомых, курили и говорили со всеми встречными, что давало основание путешественникам характеризовать их как «ленивых, излишне любопытных, склонных к болтливости»[632]. В. И. Роборовский специально подчеркивает, что подобным образом семейные обязанности распределялись даже у представителей знати и администрации[633].

Сфера преступлений и наказаний.Выше мы упоминали, что путешественники восхваляли честность, присущую северным монголам. Их же южных сородичей путешественники оценивали довольно противоречиво. Как отмечал О. М. Ковалевский, в их глазах «воровство также не есть порок в мнении цахара, но искусство пользоваться неосторожностью ближнего»[634]. А вот французские миссионеры Э. Р. Гюк и Ж. Габе, напротив, отмечают, что воровство как таковое среди южных монголов не было распространено, и они блюли право собственности. Даже живя на скудных землях, они никогда не занимали соседних более плодородных участков, если те находились в чужом владении. Если убежит конь, то нашедший его был обязан заботиться о нем, кормить и, когда появится хозяин, вернуть пропажу без всякой оплаты[635].

Из особенностей правового статуса разных регионов Монголии, по-видимому, вытекало и разное отношение их жителей к различным видам противоправных деяний. Так, если среди халхасцев путешественники отмечали распространение грабительских набегов, то чахары проявляли больше склонности к кражам, особенно у чужаков (в том числе и иностранцев, включая членов русских миссий), не считая свои действия преступлением. Д. Хедли присутствовал при наказании плетьми некоего монгола, который торговал ослиным мясом на том же самом рынке, на котором украл этого осла и, соответственно, был уличен бывшими хозяевами животного[636]. Впрочем, это отнюдь не означало, что жители Внутренней Монголии совершенно не занимались грабежами. Напротив, согласно У. В. Рокхиллу, на границе китайских и южномонгольских владений приходилось держать специальные отряды — «янг» — исключительно для отражения набегов монгольских грабителей[637].

Некоторые путешественники сообщают о настоящей организованной преступности в Южной Монголии. Так, Д. Хедли рассказывает о бандах грабителей, которые терроризировали целые области, а отряды кавалерии, размещавшиеся в городах, не были способны справиться с этими бандами, поскольку «слонялись по городу без дела»[638]. Д. Гилмор упоминает об «известных грабителях» Монголии, которые, по его словам, воспринимались «как уважаемые члены общества». Успех их предприятий являлся в глазах почитателей смягчающим обстоятельством для ответственности, тогда как попавшийся на краже или признанный в ней виновным не заслуживал особого внимания[639]. Тот же Д. Хедли вспоминал разговор с одним старым монголом, который сказал, что как раз в этот момент, когда они общаются, около 40 бандитов сидят в соседней таверне[640]. Организованность грабителей проявлялась также и в том, что банды из соседних хошунов поддерживали связи между собой и даже обменивались добычей, соблюдая также «круговую поруку» и не выдавая друг друга в случае задержания, так что схватить и осудить преступника или вернуть краденое было весьма проблематично[641].

Согласно Д. Гилмору, среди известных грабителей были даже ламы, причем их не только не привлекали к ответственности, но и не лишали духовного звания[642]. Вместе с тем, согласно этому же путешественнику, принадлежность к духовенству в Южной Монголии не являлась и основанием освобождения от ответственности. Так, описывая посещение им монгольской тюрьмы, миссионер заявляет, что пятеро из шести заключенных в ней были ламами[643]. Он же описывает случай, как молодого 20-летнего ламу, обвинявшегося в воровстве, сурово наказали розгами, невзирая на его духовный статус[644].

Наряду с грабителями Гилмор также упоминает вымогателей, которые угоняли скот у владельцев или караванщиков, прятали его, а потом «находили», получая вознаграждение от счастливых хозяев[645].