Впрочем, отдельные южные монголы, подвергшиеся китайскому влиянию, пытались вести торговлю. Григорий Николаевич Потанин упоминает о монгольском купце из Ордоса, возглавлявшем собственный торговый караван[619]
. Однако в большинстве своем такие торговцы не обладали достаточным опытом и потому редко получали значительные прибыли. Во-первых, им приходилось тратиться на уплату торговых пошлин и взятки чиновникам для получения разрешений на торговлю. Во-вторых, китайские торговцы, узнав о подходе этих караванов к городам, высылали им навстречу своих приказчиков, которые с легкостью убеждали монголов продать все товары по низкой цене, а сами потом сбывали их на городских рынках намного дороже[620]. Тем не менее сам факт знакомства с китайскими торговыми реалиями не прошел бесследно для монголов: некоторые из них, побывав во «внутренних» китайских областях, узнавали действительную стоимость тех или иных товаров, которые прежде за бесценок сбывали китайцами и теперь отказывались признавать столь низкую цену. В результате китайским торговцам приходилось идти на компромисс: если монгол покупал привозимые ими товары за серебро, цена устанавливалась вдвое ниже, чем когда он расплачивался кожами и т. п.[621]Некоторые князья из Внутренней Монголии, имевшие опыт торговли с китайцами, использовали «административный ресурс» в своих торговых делах. Военный исследователь Центральной Азии Всеволод Иванович Роборовский упоминает об одном южномонгольском князе, который по прибытии российской экспедиции запретил подданным торговать с ее членами, пока не продал им своих верблюдов по завышенной цене (по 30–35 лан серебра за каждого вместо 20). И только распродав собственный скот, он позволил другим местным торговцам предлагать экспедиции верблюдов, причем по той же завышенной цене. Роборовский также отмечал, что торговля для монгольских князей являлась весьма доходным делом еще и потому, что многие товары для продажи доставались им даром — в виде налогов или подношений от собственных подданных[622]
.Как и в Северной Монголии, в Южной ее части жители пытались заниматься частным извозом. Однако если халхасцы сумели «монополизировать» этот рынок, даже вытеснив оттуда русских извозчиков, то во Внутренней Монголии ситуация складывалась совершенно иначе: китайцы всячески вводили монголов в убытки. В. П. Васильев в своем дневнике 1840-х годов упоминает, что в Калгане из-за проволочки в выдаче китайским торговцам билетов на ведение дел в Монголии простаивало 30 тыс. верблюдов, и никаких компенсаций за простой хозяевам не поступило[623]
. А к концу XIX в. китайские фирмы в Южной Монголии стали предпочитать держать собственных верблюдов, тем самым экономя на транспортных расходах[624]. Лишенные возможности продавать и сдавать в аренду лошадей и верблюдов, т. е. единственное средство заработка, «жадные до денег» местные жители стали наниматься в проводники к иностранцам, хотя зачастую сами не знали местности и дорог[625]. Впрочем, и тут китайцы старались ограничивать монголов в возможностях заработать. Как вспоминала А. В. Потанина, когда они с супругом пожелали нанять в Хух-Хото монголов-работников для своей экспедиции, местные китайцы тут же стали их отговаривать, убеждая, что монголы обязательно их обворуют или зарежут, и настаивали, чтобы ученые наняли китайцев[626].Южным монголам, так же как и северным, запрещалось торговать с иностранцами. Однако, в отличие от Халхи, во Внутренней Монголии маньчжуры смогли обеспечить более жесткий контроль в этой сфере. В частности, по сведениям Н. Я. Бичурина, в Калгане (Чахар) уже в начале XIX в. имелась таможня, подведомственная маньчжурскому «корпусному генералу»[627]
, что в значительной степени ограничивало злоупотребления монгольских администраторов и контрабандистов. Подобная политика надолго устрашала монголов и не позволяла им заключать даже весьма выгодные сделки с иностранцами. Так, М. Н. Виноградов, путешествуя по Южной Монголии, не мог приобрести ни одной лошади, хотя готов был платить за каждую по 100 руб. Проводник объяснил отказ местных жителей продавать животных тем, что они «боятся», правда, не уточнил, чего именно — нарушить запреты китайцев или собственных правителей на торговлю за деньги, либо же самих непонятных им платежных средств[628].