Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII — начала XX в.

У консулов поначалу не было значительных полномочий даже для решения вопросов чисто экономического характера. Так, когда в 1855 г. в Чугучаке была разграблена и сожжена местными жителями русская фактория, властям Западной Сибири в последующем пришлось направлять в Кульджу в помощь консулу специального уполномоченного чиновника — пристава у казахов Старшего жуза подполковника М. Р. Перемышльского (которого сопровождал Ч. Ч. Валиханов) [Валиханов, 1985а, с. 171–172]. И лишь к 1858 г. кульджинскому консулу И. И. Захарову удалось решить с цинскими властями вопрос о денежной компенсации за причиненные убытки в размере 200 тыс. руб., за что он был возведен в ранг генерального консула: это должно было расширить его возможности по взаимодействию с китайскими властями [Васильев, 1885, с. 15].

Рост авторитета российских дипломатов существенно повлиял на отношение местного (некитайского) населения к русским подданным, чем время от времени старались воспользоваться и представители цинских властей. Так, П. Я. Рейнталь, побывавший в Кульдже летом 1864 г., в период между двумя витками антикитайского восстания дунган, отмечал, что цинские чиновники, принимавшие его миссию, всячески старались подольше продержать российских эмиссаров в Кульдже, поскольку восставшие дунгане не атаковали китайцев, пока русские находились в их укреплении. Кроме того, китайцы просили вновь направить в Кульджу консула «с большим отрядом», надеясь, что факт присутствия русских в городе устранит опасность его захвата восставшими [Рейнталь, 1866, с. 147–148, 153, 156]. На этот раз, впрочем, российским представителям удалось воспользоваться своим особым положением в Кульдже: 25 сентября 1864 г. был подписан очередной русско-китайский договор, известный как Чугучакский протокол, которым четко устанавливалась граница владений обеих империй и упорядочивался статус населения по обе ее стороны, устраняя проблему двоеданничества кочевников — казахов Старшего жуза и киргизов [РКО, 1958, № 15, с. 46–49][170].

Итак, анализ сообщений российских путешественников позволяет сделать вывод, что в рассматриваемый период Кульджа, формально являясь частью империи Цин, фактически была особым «буферным» регионом, в котором устанавливался специальный правовой режим как для местного населения, так и для иностранцев, в том числе и русских, связи с которыми были выгодны не только для населения, но и для маньчжурской администрации региона. Статус Кульджи, таким образом, является ярким примером подобных «буферных зон» между крупными континентальными державами, в которых их представители могли устанавливать и развивать отношения, прежде всего в торговой, а затем и в дипломатической сфере (при формально-юридических ограничениях на взаимодействие), со временем постепенно закрепляя их и на международно-правовом уровне.

Вместе с тем сохранение региональной специфики во многом облегчило местным мусульманам отделение Илийского края от империи Цин во время вышеупомянутого мусульманского восстания 1864–1877 гг. Вскоре после отъезда П. Я. Рейнталя маньчжурские власти были изгнаны из Кульджи, и здесь возник Кульджинский (или Таранчинский) султанат, некоторые сведения о государственности и праве которого мы находим в записках А. В. Каульбарса, побывавшего в Кульдже в 1870 г. с дипломатической (и одновременно разведывательной) миссией по поводу улаживания пограничного инцидента с нападением казахов из числа подданных Кульджи на российский отряд.

Российский дипломат отмечает особенности новой системы управления: главой государства стал султан Алахан Абиль-оглы, по происхождению таранчи (мусульманское население Восточного Туркестана), ставший во главе Кульджи после разгрома местных дунган (уйгуров), которые пришли к власти в начале восстания — в 1864–1865 гг. Соответственно, таранчи занимали все высшие посты в государстве — как непосредственно при султане, так и во главе отдельных городов и селений. Пограничные же разъезды, в отличие от «маньчжурского» периода, состояли теперь из казахов и калмыков, т. е. ойратов [Каульбарс, 1873, с. 234, 239]: маньчжуры, китайцы и восточные монголы были либо изгнаны, либо поставлены в подчиненное положение.

Сам султан не был абсолютным монархом, что нашло отражение даже в его переговорах с российской миссией: он не дал ни одного четкого ответа на предъявленные требования, по всем вопросам заявляя, что ему надо обсудить их с беками [Там же, с. 243]. Когда же султан согласился передать миссии Каульбарса виновных в нападении на русский отряд, ильбеги, т. е. предводитель казахов, отказался выполнять этот приказ и был вынужден подчиниться лишь в силу настойчивости самого главы российского посольства [Там же, с. 243–244].