Говори

Места расхаживать взад-вперед здесь маловато. Два шага, поворот, два шага в обратную сторону. Вмазываю ногой по креслу. Дурацкая комнатенка. Смысл сидеть в этом закутке. Плюхаюсь в кресло. Из него выходит воздух, от которого пахнет уборщиком: ногами, копченой колбасой, трусами, залежавшимися в стиралке. От поделки из костей индейки исходит легкий запах тухлятины. Три баночки из-под детского питания, в которых лежит попурри, не способны перебить эту вонь. Может, где-то в стене разлагается дохлая крыса, прямо у вентиляционного отверстия.

Майя Анджелу смотрит на меня, прижав к щеке два пальца. Поза умного человека. Майя хочет, чтобы я поговорила с Рейчел.

Снимаю свитер. Футболка липнет к коже. Отопление работает на полную катушку, хотя уже так тепло, что можно было бы хотя бы приоткрыть окна. Вот чего мне тут не хватает – окна. Да, я часто хнычу, что не люблю зиму, но холодным воздухом легче дышать – он, как ртуть, вкатывается в легкие и выкатывается обратно. А в апреле сыро, то слякоть испаряется, то моросит дождь. Такой месяц – будто теплая влажная мочалка.

Края моего рисунка завернулись от сырости. Надо сказать, что с деревьями у меня наметился некоторый прогресс. У меня, как у Пикассо, было несколько периодов. Был Растерянный Период, когда я плохо понимала, что мне задали. Ступорный Период, когда я не нарисовала бы дерево и под страхом смерти. Мертвый Период, когда все деревья были точно после пожара или бури. Теперь дело пошло на лад. Как назвать нынешний период, я пока не придумала. Столько рисунков – кладовка будто стала теснее. Может, нужно попробовать подкупить уборщика: пусть перетащит весь этот хлам ко мне домой, чтобы спальня стала похожа на эту кладовку, то есть на дом.

Майя похлопывает меня по плечу. Я ноль внимания. Да знаю я, знаю, только слушать не хочу. Я должна что-то делать с Рейчел – или для Рейчел. Это Майя мне говорит, не произнося ни слова. Я в ступоре. Рейчел меня точно пошлет (впрочем, уже и так послала). Не станет слушать (но попробовать-то надо). Я, взвыв, вырываю из тетрадки часть страницы. Пишу записку – левой рукой, чтобы Рейчел не поняла, что это от меня:

«Энди Эванс тебя использует. Он не такой, каким прикидывается. Говорят, он напал на одну девятиклассницу. Будь очень, очень осторожна. Друг. PS: Скажи и Грете-Ингрид тоже».

Я не хочу, чтобы эта шведская супермодель тоже оказалась на моей совести.

Растущая боль

Мистер Фримен козел. Вместо того чтобы оставить меня в покое, чтобы я занималась «поисками музы» (прямая цитата, без дураков), он усаживается рядом на табуретку и принимается меня критиковать. Чем ему не нравится мое дерево? Целый поток слов на тему о том, что дерево паршивее некуда. Корявое, неестественное, без всякой жизни. Самое позорное дерево на свете.

Я с ним согласна. Дерево никуда. Уж всяко не произведение искусства, просто повод, чтобы не идти на урок шитья. В кабинете у мистера Фримена мне не место, как вот не место у «Март» или в моей детской розовой спаленке. Здесь место настоящим художникам вроде Айви. Я тащу свое клише к мусорному ведру и швыряю туда с такой силой, что все оборачиваются. Айви – она ваяет какую-то проволочную скульптуру – хмурится. Я сажусь на место, опускаю голову на стол. Мистер Фримен достает клише из мусора. Заодно приносит пачку салфеток. Как он понял, что я плачу?

Мистер Фримен:

– У тебя получается все лучше, но пока еще не хорошо. Уже похоже на дерево, но это среднестатистическое, обыкновенное, рядовое, скучное дерево. Вдохни в него жизнь. Пусть оно гнется. Ветки – они гибкие, не сломаются. Подари ему шрамы, перекрученный сук – идеальных деревьев не существует. Ничто в этом мире не идеально. Недостатки особенно интересны. Стань деревом.

Голос у него карамельный, как у воспитателя в детском саду. Если он думает, что я на это способна, значит, плакать мне снова. Пальцы потихоньку тянутся к ножику. Мистер Фримен дотрагивается до моего плеча, потом отворачивается, чтобы испортить настроение кому-то еще. Я дожидаюсь, пока он отвалит, а потом пытаюсь врезать жизнь в плоский кусок линолеума.

Можно, например, начисто вырезать всю середину и назвать это «Пустое клише». Если бы так поступил знаменитый художник, работа наверняка бы прославилась и продалась за миллион. Меня за такое не похвалят. «Стань деревом». Ну и советик. Мистер Фримен слишком часто тусуется со всякими придурками из «Нью-эйдж». Во втором классе я однажды изображала в спектакле дерево, потому что овца из меня вышла хреновая. Стояла, раскинув руки как ветки, а голова покачивалась на ветру. Потом руки болели. Вот деревьям вряд ли кто говорит: «Стань охреневшей девятиклассницей».

Молчи в тряпочку