Говори

Стены в ПУПе все такие же белые. Гада Энди сегодня здесь нет. Хоть в чем-то Боженька смилостивился. Вместо него пацан со светло-зелеными волосами, выглядит так, будто подключился к каналам пришельцев; две готки в черных бархатных платьях и художественно разодранных колготках обмениваются монализовскими улыбками. Прогуляли занятия, потому что стояли в очереди за билетами на какой-то офигенный концерт. ПУП – невеликая цена за места 21 и 22 в десятом ряду.

Я продолжаю кипеть. В телесериалах адвокаты всегда советуют клиентам молчать. Копы там такие: «Все, что вы скажете, может быть использовано против вас». Сам себе инкриминировал. Смотрю это слово в словаре. На три очка. И чего они все так бесятся из-за того, что я не говорю? Может, я просто не хочу ничего себе инкриминировать. Может, мне не нравится звук собственного голоса. Может, мне вообще нечего сказать.

Пацан с зелеными волосами просыпается, свалившись со стула. Готки хихикают. Мистер Череп ковыряет в носу, когда ему кажется, что мы не смотрим. Мне нужен адвокат.

Мудрый совет

На обществоведении Дэвид Петракис присылает мне записку. Напечатанную на компьютере. По его мнению, это позор, что мои родители не сделали видеозаписи урока Мистера Черепа и не заступились за меня, как заступились за него его предки. Так приятно, что хоть кто-то меня пожалел, и я решаю промолчать о том, что мои родаки вообще не в курсе. Но в ближайшее время получат приблизительное представление – когда встретятся с тьюторшей.

Думаю, Дэвиду нужно стать судьей. В последнее время он решил податься в гениальные квантовые физики. Не знаю, что это значит, но папан его, по его словам, в ярости. Отец его прав: Дэвид просто прирожденный юрист – спокойный, как танк, мозги работают со скоростью реактивного двигателя, зорко подмечает все чужие слабости.

Он останавливается у моего шкафчика. Я сообщаю, что Мистер Череп поставил мне D за реферат.

Дэвид:

– Я его понимаю.

Я:

– Реферат был отличный. Ты ж его читал. Я составила библиографию и ничего не списывала из энциклопедии. Лучший мой реферат за всю жизнь. Я что, виновата, что Мистер Череп ни черта не смыслит в перформансе?

Дэвид протягивает мне пластик жвачки. Берет паузу – это всегда нравится присяжным.

Дэвид:

– И все-таки ты все перепутала. Суфражистки всегда говорили в полный голос – кричали о своих правах. Говорить в полный голос о своем праве молчать глупо. Прямой путь к победе злых сил. Если бы суфражистки тоже так поступали, не было бы сейчас у женщин никакого права голоса.

Я выдуваю пузырь прямо ему в лицо. Он складывает обертки от жвачки в аккуратные треугольнички.

Дэвид:

– Ты пойми меня правильно. Я считаю, что ты классно выступила и запирать тебя за такое в ПУП нечестно. Но ты никогда и ничего не изменишь, если не будешь говорить вслух.

Я:

– Ты всем своим друзьям читаешь нотации?

Дэвид:

– Только тем, кто мне нравится.

Минутку мы оба жуем и обдумываем. Звенит звонок. Я продолжаю искать в ящике книгу, хотя точно знаю, что ее там нет. Дэвид сто раз подряд смотрит на часы. Раздается рев Директора Директора:

– Живее шевелитесь, народ!

Дэвид:

– Может, я тебе позвоню.

Я:

– Может, я не возьму трубку. – Жуем. Пузырь надулсялопнул. – А может, и возьму.

Он приглашает встретиться? Вряд ли. Но вроде того. Я, пожалуй, все-таки возьму трубку. Но если он ко мне прикоснется, я взорвусь, так что встречаться – ни за что. Никаких прикосновений.

Гад на охоте

Остаюсь после уроков поработать над эскизами деревьев. Некоторое время мистер Фримен мне помогает. Дает рулон крафтовой бумаги и белый мелок, показывает, как тремя плавными линиями нарисовать дерево. Неважно, сколько я допущу ошибок, просто вот раз-два-три, «как в вальсе», говорит он. Снова и снова. Я извожу километр бумаги, но ему плевать. Кажется, мне теперь понятно, почему школьный совет ограничивает его в канцелярии.

В трещащих динамиках раздается глас Бога – он извещает мистера Фримена, что тот опаздывает на педсовет. Мистер Фримен произносит слова, какие от учителя услышишь нечасто. Дает мне новый мелок и велит рисовать корни. Без корней толкового дерева не вырастишь.

Кабинет рисования – одно из немногих мест, где я чувствую себя в безопасности. Напеваю себе под нос и не боюсь выставить себя дурой. Корни. Ага, сейчас. И все-таки я пытаюсь. Раз-два-три, раз-два-три. Плевать, что будет завтра или через минуту. Раз-два-три.

Кто-то выключает свет. Я вскидываю голову. Явилось ОНО. Энди Гад. Сердце крольчишки выскакивает у меня из груди, драпает по бумаге, оставляет кровавые следы на корнях. Он снова включает свет.

Я чувствую его запах. Нужно выяснить, где он покупает одеколон. Наверняка он называется «Страх». А дальше – один из тех вечных кошмаров, в которых ты падаешь, но никак не ударишься об пол. Вот только мне кажется, что я приложилась о землю на скорости сто километров в час.

ОНО:

– Ты видела Рашель? Рашель Брюйн?

Сижу неподвижно. Может, удастся слиться с металлическими столами и покоцанными глиняными горшками. Идет ко мне – длинными медленными шагами. Запах удушающий. Меня трясет.

ОНО: