Говори

Она пускается в плаксивый рассказ о том, как ей надоело «мартовское» рабство. Просто какая-то долговая кабала. Ее все время используют, ею командуют. По оценкам она съехала на B, потому что только и делает, что прислуживает Старшим «Мартам». Папа ее подумывает, не перевестись ли на работу в Даллас, и она, в принципе, не против нового переезда, ну совсем не против, потому что слышала: на Юге школьники не такие задаваки, как здесь.

Я продолжаю жевать печенье. Пытаюсь справиться с шоком – виданое ли дело: у меня гостья! Хочется даже ее вытурить – слишком будет больно, когда комната опять опустеет. Хезер говорит, что я умная, «…такая умная, Мел, что тебе хватило мозгов послать этих дурищ. Год у меня был просто ужасный – ни одного хорошего дня, и мне, идиотке, не пришло в голову их послать, как тебе».

Она будто и не помнит, что меня туда вовсе не звали, что она меня бросила, чтобы на меня не упал даже отсвет «мартовской» славы. Я прямо так и жду, что сейчас к нам влетит тип в сиреневом костюме да с микрофоном и заорет: «Перед вами очередная альтернативная реальность подросткового возраста!»

Понять бы еще, чего она притащилась. Слизывает крошку с печенья и переходит к делу. Ей и другим Младшим «Мартам» поручили украсить к выпускному бальную залу гостиницы «Холидей-инн» на 11-м шоссе. Мег-Эмили-Шиван, естественно, не при делах – им нужно красить ногти и отбеливать зубы. А немногочисленные удостоившиеся Младшие «Марты» все слегли от мононуклеоза – осталась одна Хезер. И она в отчаянии.

Я:

– Тебе всю эту фиговину нужно украсить? К вечеру субботы?

Хезер:

– Хуже: начать можно будет только в субботу в три часа дня – там какая-то дурацкая встреча продавцов «Крайслера». Но я уверена, что мы справимся. Я других тоже позову. Не знаешь, кто нам может помочь?

Если честно – нет, не знаю, и все же я шлепаю губами и делаю вид, что думаю. Хезер принимает это за положительный ответ, что я, мол, с радостью ей помогу. Вскакивает со стула.

Хезер:

– Я знала, что ты согласишься. Ты просто чудо. Ну вот что. Я перед тобой в долгу, знаю. Давай приду на следующей неделе и помогу тебе все тут поменять!

Я:

Хезер:

– Ты ж говорила мне как-то, что терпеть не можешь свою комнату. Ну теперь мне понятно почему. Просыпаться тут каждое утро – такая депрессуха. Вытащим весь этот хлам. – Пинает ворсистого зайчика, который спал на полу на моем халате. – Снимем эти занавески. Хочешь, сходим вместе в магазин – мама ведь даст тебе свою кредитку? – Отдергивает занавеску. – И окна заодно вымоем. А цвет нужен полынный или морская зелень: то есть женственная классика.

Я:

– Нет.

Хезер:

– Хочешь что побогаче, типа кобальта или баклажана?

Я:

– Нет, с цветами я пока не определилась. Я не об этом, я в смысле – нет, я не буду тебе помогать.

Она плюхается обратно на стул.

– Ты должна.

Я:

– Нет, не должна.

Хезер:

– Но почему-у-у-у-у?

Я кусаю губу. Нужно ли ей знать правду – что она бессердечная эгоистка? Я терпеть не могу морскую зелень, а кроме того, какое ее дело, грязные у меня окна или нет? Чувствую, как носики-пуговки тычутся мне в спину. Зайчики говорят: не обижай ты ее. Наври.

Я:

– У меня другие планы. Нам придут дуб подпилить перед домом, мне нужно в саду навести порядок, а кроме того, я уже решила, как переделаю свою комнату, – и это не предполагает баклажана.

По большей части это полуправды-полупланы. Хезер скалится. Я открываю грязное окно, впускаю в комнату свежий воздух. Порыв ветра откидывает волосы с лица. Я говорю Хезер, чтобы она уходила. Мне нужно навести здесь порядок. Она запихивает печенье в рот и забывает проститься с мамой. Вот невежа.

Простыми словами

У меня подъем. Меня несет. Как так вышло – не знаю: я послала Хезер, посадила маргаритки, оценила мамино выражение лица после моего вопроса, можно ли мне все поменять в своей комнате. Настало время схватиться с демонами врукопашную. Избыток солнца после сиракузской зимы странно действует на голову, заставляет чувствовать силы, даже если их у тебя нет.

Я должна поговорить с Рейчел. На алгебре не получится, а после английского за ней припрется Гад. Но есть еще самостоятельная работа. Ага. Нахожу ее в библиотеке – сидит, сощурившись, над книжкой с мелким шрифтом. Очки ей носить западло. Приказываю своему сердцу: не смей никуда удирать – и сажусь с ней рядом. Никакого ядерного взрыва. Хорошее начало.

Она смотрит на меня без всякого выражения. Примеряю улыбку, размер «медиум».

– Приветик, – говорю.

– Гм-м, – отзывается она.

Никакой поджатой губы, никаких грубых жестов. Нормальное продолжение. Смотрю на книгу, из которой она что-то выписывает (слово в слово). Книга про Францию.

Я:

– Домашку делаешь?

Рейчел:

– Типа того. – Стучит карандашом по столу. – Я летом еду во Францию с Международным клубом. Нам велели сделать доклад, чтобы доказать серьезность своих намерений.

Я:

– Вот здорово. В смысле ты всегда говорила, что хочешь путешествовать, даже когда мы совсем маленькими были. Помнишь, мы в четвертом классе читали «Хайди» и попытались растопить сыр у тебя в камине?