— То-то, проговорила Анфиса Ивановна. — А то у меня былъ одинъ знакомый капитанъ, продолжила она вздохнувъ, — такъ тотъ бывало такъ натюкается что ничего не помнитъ. Вытаращитъ бывало глаза, да такъ цлый день и ходитъ и то того кулакомъ треснетъ, то другаго…. Это, говоритъ, чтобы рука не отекала!
На этомъ и кончился разговоръ, и хотя Анфиса Ивановна въ сущности ничего не узнала относительно обоюднаго молчанія супруговъ, но все-таки имя въ виду что штабсъ-капитанъ Скрябинъ не тюкаетъ, она успокоилась. Итакъ, въ Грачевк все пришло было въ надлежащій порядокъ, какъ вдругъ появился крокодилъ и появленіемъ своимъ надлалъ извстную уже намъ суматоху.
VIII
Несчастная Анфиса Ивановна посл того ужаснаго сна который былъ уже описанъ нами не спала всю ночь и разбудивъ Домну напрасно старалась въ разговорахъ съ нею хоть сколько-нибудь забыть ужасную дйствительность. О чемъ бы старушка ни говорила, какъ бы далеко ни удалялась отъ тяготившей ее мысли, а все-таки разговоръ незамтно сводился къ одному и тому же знаменателю. Среди разговоровъ этихъ иногда склонила ее дремота, она забывалась, но тревожное забытье это походило на тотъ мучительный сонъ которымъ доктора успокаиваютъ измученнаго больнаго давая ему морфій. Только что сомкнетъ Анфиса Ивановна свои отяжелвшія вки какъ ей представляется что она приказываетъ Зотычу обнести свою усадьбу высокою кирпичною стной съ желзными воротами, но Зотычъ требуетъ на покупку матеріаловъ денегъ, а денегъ нтъ и послднія отданы Мелитин Петровн на отдлку платьевъ… То представляется ей что стна уже готова и что около запертыхъ желзныхъ воротъ ходитъ Брагинъ съ ружьемъ и Анфиса Ивановна довольна и напваетъ: и на штык у часоваго горитъ полночная луна. Но вдругъ наверху стны показывается крокодилъ; какъ-то разкорячившись оглядываетъ онъ внутренность двора и затмъ, упираясь четырьмя лапами, начинаетъ спускаться внизъ, а Асклипіодотъ почтительно приподнявъ шляпу говоритъ ей: «Вотъ водите, мамашенька, я говорилъ вамъ что Богъ накажетъ васъ за то что вы не любите своего крестничка!»..
За то какъ только начало свтать и какъ только утренняя зоря взглянула въ окно возвщая о появленіи солнца и какъ только защебетали подъ окномъ неугомонные воробьи, такъ Анфиса Ивановна вздохнула свободне и по мр того какъ мракъ ночи блднлъ предъ свтомъ дня, уменьшалось и тревожное настроеніе старушки. Она уснула и на этотъ разъ проспала спокойно часовъ до восьми утра.
Тмъ не мене однако Анфиса Ивановна чувствовала себя не хорошо, хотя и принимала усердно капли фельдшера Нирьюта. Съ Мелитиной Петровной о крокодил она не говорила ничего, потому что вчера еще обидлась на нее за то что Мелитина Петровна вмсто успокоительнаго слова только расхохоталась глядя за ея свалившійся чепецъ и тащившуюся по поду шаль. Она только посовтовала племянниц не ходить купаться, на что Мелитина Петровна сначала спросила о причин, а затмъ узнавъ что причиною является крокодилъ, который можетъ ее проглотить, разцловала тетку, зазвала ее трусихой и объявила что она крокодила не боится и еслибы захотла, то давнымъ бы давно поймала его за хвостъ. Затмъ снова разцловавъ старуху, она сообщила что сейчасъ идетъ въ Рычи за почту, а вечеромъ прочтетъ ей романъ Всадникъ безъ головы, который вроятно ей понравится. Немного погодя она проходила уже по двору въ своемъ коротенькомъ холстинковомъ плать, красиво подобравъ юпку, такъ чтобы дать возможность желающимъ вдоволь насмотрться на щегольски обутую ножку и на тонкій тлеснаго цвта чулокъ. Затмъ она распустила зонтикъ и скрылась за воротами.
Услыхавъ отъ племянницы что еслибы та захотла, то давно бы поймала крокодила, Анфис Ивановн пришло въ голову послать за г. Знаменскимъ и посовтовать ему обратиться за помощью къ Мелитин Петровн, тмъ боле что не дале какъ вчера г. Знаменскій прочелъ ей письмо, въ которомъ за доставку крокодила ему общаютъ громадныя деньги. Но только-что хотла она посылать за г. Знаменскимъ, какъ онъ появился въ комнат съ цлою кипой газетъ подъ мышкой.
Это былъ мущина лтъ тридцати, высокій, длинный, со впалою грудью, зеленый, худой, съ чрезвычайно болзненнымъ видомъ и съ глазами какъ у сухаго соленаго леща. Платье сидло на немъ какъ на вшалк, а такъ какъ онъ ходилъ какъ обыкновенно ходятъ семинаристы, съ какою-то перевалкой, то фалды сюртука его раскачивались свободно направо и налво. Онъ былъ въ крайне раздраженномъ состояніи, отчего и безъ того уже болзненное лицо его со впалыми щеками и шишковатыми скулами имлъ видъ совершенно мертваго человка.