Граф Безбрежный. Две жизни графа Федора Ивановича Толстого-Американца

Ему больно смотреть на её слабую улыбку, на её серое лицо, больно слышать её капризы, в которых он чувствует отчаяние и смятение, овладевающие её душой. Он знает: отчаяние наполняет её маленькое больное сердце, он видит, каким страхом она мучается, думая о неизбежном. Сам он никогда не боялся смерти — тридцать раз ждал выстрела и не боялся, в день Бородина видел людей с оторванными руками и ногами и не боялся — но теперь, глядя на эту больную смуглую девочку, он чувствует подлый холод, заползающий в душу. Что такое смерть? В жизни графа Толстого были годы, когда он жил, упоенный своей силой, в сознании своего могущества: медведь среди людей, герой среди карликов, титан, способный справиться с любым человеком. Теперь же он, этот всем известный господин с седыми пышными локонами и перстнем на мизинце, все глубже погружается в болото бессилия. Смерть это то, с чем нельзя ничего поделать. Перед смертью бессильны и его не знающий промаха пистолет, и его стальные мускулы.

Она глядит на него — он улыбается ей. Измотанные её слезами и капризами, дошедшие до последней границы отчаяния, они бросаются друг другу в объятия и замирают. Её аккуратно причесанная головка с гладкими волосами, разделенными посередине на пробор, на его могучем плече. Потом она уходит и вскоре возвращается с листком, который молча протягивает ему.

«Ты часто плакал, родитель мой, и огорчения убелили твои волосы. Не редко глубокое страдание терзало грудь твою; не редко надрывалось твое благородное сердце.

Я сама, твое родное, нежно-любимое дитя, стоила тебе многих слез, нанесла твоему сердцу много ран, я, которая милее тебе, нежели кровь, обращающаяся в твоем сердце.

Часто, бывало, завывал холодный ветер, дни бывали мрачные и бурные: но ясен теперь вечер, согретый ясными лучами солнца.

Дорогие твои очи не будут уже проливать иных слез — кроме радостных: ты пробудишься в радости и заснешь в упоении!»

В Санкт-Петербурге, куда они, по желанию Сарры, вернулись из Европы, Сарра вела жизнь, полную светских развлечений. Это девочка, мучимая болью в сердце, одолеваемая призраками, все время думавшая о смерти, в Санкт-Петербурге вела себя так, как будто ей предстоит долгая жизнь и много свершений, к которым надо, не теряя времени, готовиться. Она брала у блестящего города все, что он мог дать: каждую неделю ездила в театр и на концерты, а в свободное время музицировала. Она понимала, что нехорошо ей, прирожденной русской, плохо знать русский язык — и попросила отца найти ей учителя.

Толстой навел справки и пригласил к ней профессора Никиту Ивановича Бутырского. О вкусах и пристрастиях Федора Толстого в его второй жизни осталось столь немного свидетельств, что мы должны попробовать и в этом его не самом важном решении увидеть его настроение, его мысль. Он пригласил к дочери не молодого филолога, одержимого современными идеями, не модного человека, пишущего в журналы, а серьезного, основательного профессора, имевшего три ордена святой Анны и Знак отличия за двадцать лет беспорочной службы. Бутырский, в молодые годы, еще до нашествия Наполеона на Россию, учившийся за границей, теперь преподавал словесность в корпусе путей сообщения и в военной академии. Этот профессор был известен тем, что придумал слово «чинобесие» так он называл карьерный раж, воспламенявший души его студентов. Он дал Сарре четырнадцать уроков русского языка. Пятнадцатый Сарра отменила ей стало хуже.

Помочь он ей не мог. Вся она, с приступами боли, с жжением и огнем в левой половине тела, с припадками экстаза, с истериками и ночными кошмарами, оказывалась вне его воли. Другим он умел снимать боль наложением рук, причем боль зубную, а это самый трудный для подобного лечения случай — но ей, такой близкой, такой единственной, такой любимой, он облегчить страданий не умел. Отчего? Он слишком за неё боялся, слишком был ей подчинен, слишком растворялся в ней. Любовь лишала его способностей — все то, чему его когда-то научил шаман на дальних островах, на Сарру не действовало.

Лучшие врачи, лучшие гувернантки, лучшие профессора граф тратил на них деньги с той же свободой, с какой тратил их прежде за карточным столом. К деньгам он всегда относился так, словно деньги, во-первых, сколько их не трать, все равно никогда не кончатся, а во-вторых, не имеют особенной цены. В его тратах чувствуются размах и энергия, а в нем самом непривычное для нас сознание неисчерпаемых ресурсов. Мир для графа Федора Толстого не убывал, не сжимался, не грозил превратится в унылую пустыню, а всегда существовал в первозданной неисчерпаемой роскоши. Он, как и Нащокин, Змиев, Давыдов, Киселев, жил в сознании, что ничто никогда не кончится: ни земля, ни вода, ни леса, ни воздух, ни деньги, ни люди, ни Россия.