Граф Безбрежный. Две жизни графа Федора Ивановича Толстого-Американца

Но в тот момент, когда доктор Мандт лечил Сарру Толстую, до краха ему было ещё далеко. Его звезда только начинала восходить, до должности лейб-медика с жалованием в девятнадцать тысяч рублей ему оставалось два года. Этот доктор медицины, ординарный профессор хирургии Грейсвальденского университета, был постоянным врачом великой княжны Елены Павловны, сопровождавшим её на воды. Он, модный врач высшего света, проповедовал среди своих высокородных пациентов гомеопатию и лечение голодом. Гомеопатические порошки или, на языке Мандта, «атомистические лекарства» он готовил собственноручно и снабжал ими страдающих мигренями князей и мучающихся неврастениями графинь. Сарра Толстая тоже принимал его атомистические порошки, но не они изнуряли её и отнимали у неё силы. Доктор Мандт ей, как и другим своим больным, прописал особенную диету, блюда которой состояли исключительно из картофеля и моркови, вареных на воде. Пить можно было только водяной отвар. Американцу, любившему огромные бифштексы с кровью и форелей, обложенных овощами, такой метод лечения был дик и странен, но он в своем смирении молчал. Хоть воду пить, хоть морковь есть лишь бы помогло Сарре.

Вера в Бога начинается там, где кончается надежда. Когда не на что и не на кого надеяться, когда человек постигает собственную слабость, когда он видит себя маленькой фигуркой, стоящей на краю огромной черной пропасти — на кого ему ещё надеяться, как не на Всемогущего и Всеблагого, который со своей вышины видит все наши страдания и заблуждения и один может дать спасение?

«Надейся на Бога, милый друг: придут твои ясные дни! И тайный голос говорит мне, что они придут скорее, нежели ты их ожидаешь: в Боге — всё!», — написала Сарра на очередном листочке бумаги. Это не её слова, это слова её отца, обращенные к ней, она только записала их, только перенесла на бумагу. Перенесенные на бумагу, слова как будто обретают плоть, переходят из воздуха в твердь, становятся неопровержимыми, как материя.

В Боге всё! — сотни раз говорил он ей, измученной болью слева в груди, улыбающейся сквозь слезы. В Боге все! — повторял он ей, склоняясь над ней, когда она лежала вечером в постели, подняв одеяло до самых глаз, целуя нежным касанием её лоб. В Боге все! — думал он, с тяжелым сердцем выходя от этой веселой и живой девочки со смуглым лицом и черными волосами, которую он так любил.

Лечение доктора Мандта изнуряло её. Дважды за эти десять недель она доходила до такой слабости, что утром не могла встать с постели. И это она, ненавидевшая унылый покой болезни, она, которая, даже болея, никогда не ложилась в постель! Но она не сдавалась, не прерывала голодания и упорно пила тощий водяной отвар. Когда слабость пришла к ней в третий раз, она, проведя день на софе в маленькой гостиной, к вечеру все-таки встала и ушла в свою комнату. Граф слышал, как она там, у себя, разбирает бумаги и книги. Вечером он лежал у камина, смотря в огонь — вдруг вошла Сарра и, не обращая на него внимания, швырнула в огонь толстую кипу исписанных листов. Это было так неожиданно, что граф вскрикнул. Он, человек с железными нервами, славный своим бесстрашием и своей волей — вдруг содрогнулся, ахнул и вскрикнул, когда девочка в длинном капоте, с распущенными волосами, резким жестом швырнула мимо него бумаги в камин.

— Сарра, что ты? Зачем ты?

Она не ответила и даже не обернулась к нему. С пола, с ковра, по-прежнему лежа у гудящего огнем камина, он видел её смуглое лицо и черные волосы, падающие на плечи. Черные глаза смотрели в огонь. И лицо её имело в этот момент торжественное и твердое выражение, как будто она возвысилась наконец над этим миром, над всеми его слабостями, прелестями и обманами.

В середине апреля доктор Мандт простудился и на несколько дней взял паузу в визитах. Но надзора над состоянием больной не прекратил. Граф Федор Толстой каждый день ездил к нему с письменным отчетом о том, что Сарра ела, что пила, как спала и что говорила. Знаменитый врач читал при графе его отчет, покачивал важно маленькой головой с огромным носом и значительно постукивал согнутым пальцем по столу. Потом задавал вопросы, молчал, в раздумиях расхаживал по комнате, прихрамывая и закладывая руки за спину. В последний визит графа Мандт, ничего определенного не сказав, велел лечение продолжать, вплоть до того близкого дня, когда он поправится и приедет смотреть больную. Опасности нет, все идет своим чередом, следует продолжать пить отвар и голодать. Спасение в моркови! Произнеся это, маленький человечек сердито посмотрел в глаза графу Федору Толстому, словно предупреждая возражения. Но седой благовоспитанный господин не возражал.